Шурочка отвернулась и сделала вид, будто рассматривает медную утварь. Она распахнула пошире глаза, чтобы их не щипало, и стала дышать глубже. Так и думала: не могло все сбыться слишком просто.

– Я не уеду из Петербурга. Отец ни за что меня не пустит. Дочь-артистка для чиновника его уровня все равно что дочь в доме терпимости. Я могу работать только здесь. Уходить вечерами под предлогом обучения на каких-то курсах. Выступать тайно, в густом гриме, под псевдонимами.

Григорий Павлович стал щелкать суставами пальцев. Шурочка сидела, уронив голову. Наконец он спросил:

– Вы никогда не задумывались, почему ваш отец имеет право на карьеру, а вы нет?

– Перестаньте. Не могу я так с ним поступить. Он поднялся с самых низов, от простого разночинца. Выслужил для нас потомственное дворянство. Я барышней не родилась, если что. Может, кстати, и не подхожу вам для эксперимента. Плохой подопытный кролик.

Григорий Павлович достал карманные часы, взглянул, убрал. Отрезал кусочек колдуна, положил в рот и долго пережевывал. Сделал глоток киселя, еще один и допил до дна. Шурочка к брюкве даже не притронулась – она и не собиралась пробовать эту гадость, заказала только ради приличия. Разозлилась на Григория Павловича за его аппетит. Посмотрела на настенные часы – четверть часа, и он уйдет.

– Знаете что. Утром я дал себе слово, что не выйду из этого кафе без нового члена труппы.

– Боюсь, я расстрою ваши планы.

– Со мной ничего не бойтесь… Аристарх!

Официант примчался с тошнотворным проворством. И зачем Григорий Павлович вздумал звать его так не вовремя?

– Чего изволите?

– Я имею удовольствие быть знакомым с владельцем этого кафе, Аристарх. Он уверял меня, что каждый его работник не ест мяса так же, как он сам. Скажите, вы тоже вегетарианец?

– Все верно. Я никого не ем.

– А вот немцы говорят, это вредная диета.

Шурочка взяла вилку и принялась нервически тыкать ею в брюкву.

– Каждая зверушка имеет право жить. А меня здоровьем Бог не обидел. Отдаю ему должок как могу.

– Ну и лицемер вы, Аристарх.

Шурочка отложила вилку. Аристарх смущенно улыбнулся.

– Я простой официант, таких талантов не имею. Но если вам угодно, здесь в двух шагах есть целое агентство лицемеров. Воон там.

Шурочка даже улыбнулась, а Григорий Павлович и вовсе расхохотался.

– Вы имеете в виду агентство лицедеев. То есть актеров. Среди них, конечно, и лицемеров велик процент. То есть лжецов.

– Разве я вас обманул? – Аристарх вытянулся и испуганно огладил бороду.

– И меня, и себя, и Бога. Вот вы говорите, мол, я вегетарианец по убеждениям. Безубойник и вообще добрый человек. А что вы едите вместо мяса? Репу? Репа растет на поле. А чтобы было поле, надо вырубить сначала лес. Прогнать из него белок, ежей, волков. Многие не выживут в поисках нового дома. Вы об этом думали? Потом поле надо боронить, то есть перерубать кротов и полевок прямо в норках. То есть вы хотите сказать, что жизнь одной коровы дороже, чем десятка мышей, ежей, кротов и белок? Как вы их судите? По весу?

Шурочка даже тронула Григория Павловича за рукав. Он сделал вид, что не заметил.

– Вы говорите складно, я так уже разучился. Спорить с вами не сумею, да мне и не по чину. Но Лев Толстой учил не есть животных, и я ему верю. Стало быть, это помогает меньше убивать.

– Так вы еще и толстовец?

– Стараюсь.

– Мой учитель Леопольд Антонович Сулержицкий был из ваших. В молодости он отказался от службы в царской армии, за что потом мыкал судьбу по тюрьмам и домам умалишенных. Мы с ним любили хороший религиозный спор.

Аристарх едва заметно задрожал и закусил губу под бородой.