Шурочка не понимала, почему возиться тут и вонять щелоком нужно именно сейчас. Зато Григорий Павлович уже не казался таким поверхностным, как на первый взгляд – в отличие от большинства приземленных людей он-то увидел, что она особенная, талантливая. Даже усы и аметистовая булавка выглядели теперь вполне годными. Функцию свою они же выполняли: выделяли его среди других молодых мужчин обыкновенной внешности – с карими глазами и темными волосами. Шурочка задышала мельче и чаще, потому что ей вдруг нестерпимо захотелось распознать все ноты его одеколона. Низкие были особенно приятны, но их-то щелок и забивал сильнее всего. Григорий Павлович надушил усы в том числе и для Шурочки, поэтому нюхать его было вдвойне неприлично. Мысль ее позабавила. Она пошевелила упревшими в перчатках пальцами и впервые за весь обед улыбнулась.

– А вдруг вы опасный человек и мне надо вас бояться?

– А вдруг Станиславский просто мне завидует? Мой эксперимент докажет, что его система не так уж гениальна.

– Репертуар уже выбрали?

– Нашей визитной карточкой станет чеховская «Чайка». Будем ставить и другие спектакли. Но мою методику думаю отрабатывать прежде всего на «Чайке». Принесла же она славу Станиславскому. Значит, принесет и нам. Идите ко мне в труппу – попробуйте.

Шурочка отпила киселя. Он оказался горьким и слишком густым, и ей захотелось, чтобы Григорий Павлович еще раз заглянул к ней в душу, увидел там красоту и озвучил это.

– А зачем я вам нужна? Желание у меня большое, но я совсем без опыта.

– Двоих членов себе в труппу я нашел через театральное агентство Разсохиной, где вчера имел честь познакомиться и с вами. Они простого происхождения. И это естественно для актерской профессии. Но вы дворянка, человек более тонкой душевной организации, что для современной актрисы – большая редкость. По моим расчетам, на вас моя метода должна воздействовать сильнее. Хочу проверить. Предлагаю вам сразу и главную роль, и гонорар, и обучение.

Шурочка не могла поверить, что так легко и безвозмездно на нее обрушилось все, о чем мечтала. Должен быть какой-то подвох.

– Я вас не заставляю. Просто хотел помочь, – пожал плечами Григорий Павлович. – Но вы вольны отказаться и обивать пороги театров, сдавать там экзамены. Только даже если вас чудом примут куда-то без опыта и протекции агентства, вам еще годами работать сотрудницей, играть в массовке и ждать, пока возьмут в труппу. Ну а в театральное агентство Разсохиной вам теперь путь заказан. Разве наш нежный цербер Тамара Аркадьевна собирается на покой? Не думаю. Она же вам сказала, что ей всего тридцать девять.

Оба засмеялись.

– Подумайте, – продолжил он. – Вы могли бы обучиться профессии в моей труппе, а потом – с опытом и моими связями можно попробовать попасть в театры Петербурга. Словом… Буду ждать вас на вокзале послезавтра. Мы выезжаем в Екатеринодар. Я там договорился с летней сценой.

Между ними опять вырос Аристарх с брюквой под швейцарским сыром и злополучными колдунами. Он тихо насвистывал, выставляя блюда на столик.

– Да перестаньте вы свистеть! И так денег у вас нет. Хотите, чтоб у нас тоже не было? – вырвалось у Шурочки.

Официант испуганно закрыл рот большой обветренной ладонью. Миролюбиво улыбнулся, приложил палец к губам и на цыпочках отошел. Григорий Павлович неожиданно оживился и долго провожал его взглядом.

– Зачем Екатеринодар? Я думала, все будет здесь.

– Вы правы, Александра Николаевна. Только вот руководство в Александринском театре такое глупое! И почему они до сих пор не умоляют нас выступать на их сцене? Нашу-то безвестную труппу. Гастроли, провинция – все как у всех, Александра Николаевна. Я и рад бы по-другому, но так не бывает.