У начала подъёма Паран спешился и взял лошадь под уздцы. Опускалась вечерняя жара, ставшая ещё менее выносимой из-за непривычной влажности. Далеко на западе, вероятно над морем Рараку, собирались массивные облака. Ко времени, когда он достиг вершины, тучи уже поглотили солнце, а дувший в спину ветер был пронизан обещанием дождя.

Перед Параном раскинулся вид далеко на восток. На покатых холмах паслись домашние козы, а дорога внизу переходила в более хоженый тракт, ведущий с севера на юг по краю равнины; с южной стороны путь сворачивал на восток, уводя к отдалённым столбам дыма, поднимавшимся, как он подозревал, над Г'данисбаном.

Паран вновь уселся на коня и пустил его карьером.

Вскоре капитан добрался до первой пастушьей лачуги. Ведомые привычкой, козы собирались вокруг сожжённой и разрушенной избушки, чуя приближение ночи. Он не разглядел никаких признаков могил, а искать среди развалин был не настроен. Чума – тихое, незримое дыхание Серой Богини. Похоже, осознал он, город, что лежал впереди, оказался во власти этого кошмара.

Первые капли дождя ударили в спину, и секунду спустя, шипящий ливень обрушился сверху. Каменистый путь стал внезапно опасным, и Парану заставил коня перейти на рысь. Видимость со всех сторон уменьшилась до дюжины шагов, мир за пределами этого расстояния скрылся за серебристой стеной. Паран натянул капюшон армейского дождевика, закрывавшего плечи, чтобы спастись от тёплой воды, льющейся за шиворот; потоки дождя вынудили его пригнуться.

Протоптанная тропа превратилась в ручей грязной воды, бурлившей между скал и булыжников. Конь перешёл на шаг. Между двух невысоких холмов, где тропа превратилась в мелкое озерцо, Паран обнаружил, что на пути у него стоят два солдата.

Рука в латной перчатке схватила поводья.

– Не туда тебя занесло, незнакомец, – прорычал мужчина по-малазански.

Арбалет в руках у второго был не заряжен; голос мужчины доносился из тени под капюшоном:

– Где ты взял плащ? Снял с тела малазанского солдата, верно?

– Нет, – ответил Паран. – Его выдали мне, как выдали вам ваши плащи, солдаты.

Впереди, как он успел рассмотреть за миг короткого затишья ливня, располагался лагерь. Два, может, три легиона. Палатки стояли на холмах, над ними висела пелена дыма от костров, захлёбывавшихся под дождём. За лагерем и дорогой, уходившей вниз по склону, виднелись стены Г'данисбана. Его внимание переключилось на солдат.

– Кто командует этой армией?

Державший арбалет бросил:

– Для начала ответь-ка ты на вопросы. Дезертир?

Что ж, можно сказать и так. Опять же, считается, что я – мёртв.

– Я хочу поговорить с вашим командиром.

– Не то чтоб у тебя теперь был выбор. Слезай с лошади, чужак. Ты арестован по подозрению в дезертирстве.

Паран спешился.

– Ладно. Теперь вы скажете мне, чья это армия?

– Сделаю тебе одолжение. Теперь ты пленник Войска Однорукого.

Не сразу, но по внешним признакам Паран понял, что это – не осада. Армия удерживала дороги, ведущие в Г'данисбан, а лагерь представлял собой полукруглый кордон с северной и западной сторон, причём заставы располагались на расстоянии не менее четырёх сотен шагов от безлюдных стен.

Один из солдат увёл лошадь Парана во временные конюшни, второй же конвоировал Парана дальше между солдатских палаток. Всюду мелькали фигуры в плащах и капюшонах, однако ни один не был облачён в полное боевое снаряжение.

Они вошли в офицерский шатёр.

– Капитан, – сказал солдат, отбрасывая капюшон, – мы наткнулись на этого человека, когда он пытался въехать в Г'данисбан со стороны Рараку. Как видите, сэр, он в малазанском плаще. Мы думаем, дезертир. Вероятно, из Четырнадцатой.