– Умираю, – сообщила Настька слабым голосом. – Истекаю кровью… – Она моргнула, две крупные слезинки скатились с мокрых ресниц на щеки.

Все существо Лесника кричало: беги, спрячься в темноте, затаись… Но он оставался сидеть у костра, хотя на первый взгляд такое поведение казалось неестественным.

– Дай гляну, – сталкер попытался поднять тонкую руку девушки, однако Настька только сильнее сжалась. – Ну, покажи! Чего я там не видел?

– Это у других, может, видел, а у меня не видел! – неожиданно зло огрызнулась она. – Пусть я лучше умру! Тогда вы все поймете…

– Да у тебя нигде нет крови! – разозлился Лесник. – Опять играешься.

– А вот и есть, есть! – Настька быстро села, отняла ладонь от груди. На куртке темнело мокрое пятно. – Вот, видишь? – для убедительности она ткнула в него пальцем. – Кто-то пытался меня убить.

– Мне надо знать, – настойчиво повторил сталкер, нависая над ней. – Хотя бы артефакт достань. Да не руками! На вот, этим возьми, – он снял с топора толстую брезентовую рукавицу. Настька, хлюпнув носом, надела ее, сунула руку в кожаную сумку и вытащила влажный грязно-бурый комок. Они уставились на остатки артефакта – девушка с опаской, Лесник с тревогой. «Ночная звезда» превратилась в истекающую слизью неопрятную губку.

– Сработала, – хмуро пояснил Лесник, убедившись, что девчонка ничего не выдумала. – Кто-то в тебя стрелял.

Настька вытерла слезы рукавом.

– Ну правильно! Ведь я же говорила, а ты не поверил…

– Поверил, – ответил сталкер и сел. Подтянул за ремень ружье, вновь исподтишка оглядываясь. За границей света было слишком темно, ничего не видно. Стараясь не делать резких движений, он взял оружие, поднялся и шагнул от костра. Взгляд рыскал из стороны в сторону.

Он уже точно решил, что убегать нет смысла – если за ними все еще следят, сразу подстрелят. Кто пытался убить девчонку? И, главное, теперь, когда стрелявший увидел, что она жива, – почему не пробует вновь? Это было бы проще простого. Наверное, все же решил, что сделал дело, и ушел?

Настька улеглась обратно, свернулась калачиком. Ей было больно и обидно. Расстегнув куртку, заглянула под рубашку – нет, крови нет, только ссадина и синяк темнеет.

Лесник тем временем занимался костром, все более убеждаясь в том, что неизвестный стрелок убрался восвояси. Дерево потрескивало; ольха почти не давала дыма, это хорошо, но она быстро сгорала, все время приходилось подбрасывать новые ветки.

Вскоре аппетитно запахла гречка с тушенкой, и у Настьки забурчало в желудке. Она подняла голову.

Сталкер сидел возле костра, подняв руку, по которой прыгали три синицы и воробей, стараясь подобраться поближе к лежащим на ладони крошкам и крупе. С ножки каждой птицы свисала леска.

– Ой! – воскликнула девушка, сразу забыв о своих обидах и ранах. Осторожно, чтобы не спугнуть птиц, она перевернулась на другой бок, чтобы лучше видеть. – Сколько у тебя их, дядя Василь?

– Все тут, – вполголоса ответил Лесник. Вертлявые синицы оттерли воробья, сталкер взял его и посадил на ладонь. Птица глянула на Настьку одним глазом, клюнула крошку и упрыгала сталкеру на плечо.

– А можно мне потрогать? – девушка заглянула Леснику в глаза.

– Потрогай, если не боишься.

Настька, сдержав возмущенное фырканье, придвинулась ближе и медленно протянула руку. Птицы отреагировали на удивление спокойно, не разлетелись. Девушка погладила сидевшую на колене у Лесника синичку по спинке. Та встопорщила перья и закрутилась на месте. Настька хихикнула.

– Птички, – вздохнула она. – И звери всякие… Очень я их люблю.