Уинтроп улыбнулся.

– Но вы услышите превосходные проповеди преосвященного Дэвенпорта. Он весьма красноречив. Возможно, он произнесет какую-нибудь особо вдохновенную инвективу о греховности Уинтропа!

Они посидели молча. Ханкс по-прежнему пялился в огонь.

Уинтроп спросил:

– Это правда – насчет леди Каслмейн?

– И новоиспеченного королевского бастарда?

– Сколько их уже? – хихикнул Уинтроп. – Пять? Она весьма плодовита. Но нет, я имел в виду слух, что она опапилась.

– Кто знает, но, так или иначе, она нынче много времени проводит на коленях, – ответил Балти.

Уинтроп захлопал в ладоши:

– Так, значит, это правда! Хотел бы я знать, сделала ли она это в угоду Его Величеству. – Он понизил голос. – Мне многие рассказывали, что он сам поменял веру. – И уже с улыбкой добавил: – Ну что ж, мистер Балтазар, все это делает вас еще менее желанным гостем в Нью-Хейвене. Если они кого и ненавидят больше, чем квакеров, так это католиков.

Он вздохнул:

– Как же эти пуритане прилежны в ненависти. Удивительно, что у них остается хоть сколько-то времени на строительство Нового Иерусалима.

– Господин губернатор, сэр! Ужин готов.

– Наконец! Идемте пировать. Хайрем! Хайрем!

Ханкс поднял голову. Уинтроп положил ему руку на плечо и сказал мягко:

– Вернись к нам, старый друг. Пора ужинать.

23 мая

В Портсмут, присматривать за окончательным снаряжением и провиантом для корабля полковника Николса «Гвинея», тридцатишестипушечным. Н. выходит в море 25-го нынешнего месяца эскадрой из четырех военных кораблей и берет курс на Новую Англию, чтобы провести административную инспекцию колоний.

В Лондоне получил от милорда Даунинга некие депеши для передачи Николсу.

Перед отъездом в П-мут навел справки о Николсе. По всем отзывам, он весьма достойный офицер: сорока лет, предан королю, в гражданскую войну командовал конным полком. После Реставрации был произведен в камер-юнкеры герцога Йоркского, ныне лорда-адмирала Англии.

Поскольку герцог столь горячий сторонник войны с Голландией (в чем он заодно с Даунингом, всеми амбициозными лондонскими купцами и – не в последнюю очередь – Его Величеством), назначение п-ка Николса натурально возбудило во мне любопытство.

Я нашел небезынтересным, что милорд Даунинг как наш посол в Гааге имеет срочные депеши к эскадре военно-морского флота, отплывающей в Новую Англию. Я сказал Д., что сам еду в Портсмут и могу доставить вышесказанные депеши Николсу.

На пути в Портсмут взял на себя смелость исследовать сии депеши, дабы удостовериться, что печати не повреждены и все в надлежащем порядке и проч. Выполняя сие, нашел, что иные печати отошли из-за скопления влаги, ибо перед тем выпал обильный дождь и воздух был весьма сыр.

Осматривая депеши на предмет порчи от влаги, обнаружил, что они написаны с применением моего собственного цифра, коий я ранее разработал для сэра Джорджа. И посему смог их прочитать.

Их содержание нашел чрезвычайно тревожащим, поистине пугающим, хотя и не удивительным, принимая во внимание, как ратуют за стычку с Голландией сторонники войны.

С великим тщанием запечатал депеши вновь, расплавив свежий сургуч, коим укрепил собственные печати Даунинга, отшедшие из-за влаги. Остаток пути провел в сильной ажитации, словно бы в лихорадке.

Прибыв в Портсмут, направился к п-ку Николсу на борт его флагманского корабля «Гвинея». Передал положенные приветствия от лорда Даунинга и шкатулку с депешами, не открыв, что мне известно их содержание.

Николс был весьма сердечен. Сказал, что слышал «превосходные отзывы» о моих «неустанных трудах» на благо флота и т. п., что мне, разумеется, польстило.