Сильвер беззвучно засмеялся и кинулся в бой с новой силой в руках. Может, сегодня он и не умрет. Он вытащил маленький пузырек из рукава и проглотил остатки темной жидкости одним глотком. Это был последний запас, но все равно: когда понадобится следующая доза, бой уже кончится так или иначе, так какого черта!

Оуэн Охотник за Смертью занял позицию в центре боя и предлагал имперским войскам пройти мимо него. Он снова использовал возможности «спурта» и был силен, потому что был связан с Хэйзел. Почему-то он знал, что на этот раз побочного эффекта можно не бояться. Они вместе с Хэйзел были больше, чем просто арифметическая их сумма, больше, чем просто люди. Он рубил и резал с неудержимой силой, с презрительной легкостью отбивая парирующее оружие. Люди падали с криками по обе стороны от него и больше не поднимались. Веером летели капли крови с его клинка, и Оуэн улыбался волчьей улыбкой, ощущая ноздрями густой запах крови – каждой клеточкой своего тела воин, которым никогда не хотел быть.

Рядом с ним билась Хэйзел д’Арк, и меч ее сверкал короткими резкими дугами, прорезая мясо и кости, как секач мясника. Кровь – вся чужая – заляпала ее одежду и пропитала рукав держащей меч руки, и крики раненых и умирающих звучали музыкой в ее ушах. У нее всегда была слабость к Мистпорту. Всегда приятно было думать, что, где бы она ни была и что бы ни делала, всегда можно вернуться в Мистпорт, и там ее примут. Из всего, что она знала, Туманный Мир был больше всего похож на родной дом. А теперь Империя хочет ее этого лишить, как лишила уже многого за прожитые годы. Да будь она проклята, если уступит Железной Стерве эту последнюю победу! Никогда, пока есть дыхание у нее в груди и сталь в руке.

Связь с Оуэном стала сильной. Она ощущала его присутствие рядом с собой, сильное и надежное, как всегда. И еще чье-то присутствие ощутил ее разум, и до ноздрей донесся знакомый запах, и это был Джон Сильвер неподалеку, фехтующий, как одержимый, с расширенными глазами и улыбкой безумца. Он заправился «кровью». Она видела это в нем, слышала запах в его тяжелом дыхании даже на таком расстоянии. И какая-то часть ее тоже просила «крови». Всего-то каплю-другую. Это даст ей такое хорошее самочувствие, утишит ее страхи, поможет забыть безнадежность битвы, в которую она ввязалась. Но Хэйзел подавила эту тягу, загнав поглубже. Чтобы сделать то, что здесь необходимо, «кровь» ей не нужна. Может быть, потому, что ситуация стала очень простой: дерись – или умри, дерись – или потеряй все, что тебе дорого. А еще, быть может, потому, что она снова была связана с Оуэном, и его присутствие и сила давали ей все то утешение, которое было ей нужно.

Дисраптеры боевых машин стали выцеливать сражающихся повстанцев по краям свалки, разнося их облаками испарившегося мяса и крови. Дрейфовали наверху тяжелые гравибаржи, а между ними рыскали гравилодки – сотни гравилодок, будто буря сорвала целый лес металлических листьев и закружила их над городом. И ни один экстрасенс не вылетел им навстречу, когда они медленно наваливались на город, взрывая дома кинжальными ударами дисраптерных лучей. Воздух наполнился ревом мощных двигателей и грохотом обрушиваемых стен, почти заглушившими визг, вой и боевые кличи рукопашной схватки внизу.

И над всем этим стоял нескончаемый вопль того ужаса, имя которому было «Легион».

Альберт Магнус, человек седой и желчный, бился тяжко и умело своими двумя мечами, впервые за многие годы ощущая себя живым.

Мечи его взмахивали координированными дугами, заставляя противников отступать. Но их было слишком много, и он не мог смотреть сразу во все стороны. Меч ударил в него под неожиданным углом и воткнулся между ребрами. Он вскрикнул от боли, от боли и нежелания верить, и кровь хлынула у него изо рта. Он уронил мечи, а кто-то выдернул меч из его раны, и это тоже было больно. И тут же обрушились на него мечи и секиры, рубя, как колоду. Он упал, не в силах даже вскрикнуть, и был затоптан, став одним из многих укрывших землю тел. Битва грохотала над ним то громче, то тише, пока он не умер.