- Не уйду, - пообещала Лизавета, мысленно проклиная себя и за слабость, и за язык чересчур длинный.

- Хорошо… только в следующий раз я тебя лучше клубникой накормлю… с клубникой целоваться будет вкуснее, чем с огурцом…

…Одовецкая сделала вид, что занята исключительно содержимым своего кофра, за что Лизавета была ей невероятно благодарна.

А еще Лизавету не оставляло ощущение, что она забыла о чем-то важном.

Лешек вышел из круга.

Огляделся.

Тьма была кромешной, но не для внука Полоза. Он коснулся стены, пробуждая камень к жизни, и тот слабо засветился.

- Митька! – Лешек весьма надеялся, что у старого приятеля хватило выдержки дождаться Лешекового возвращения. В пользу того говорила приятная пустота подземелий.

Ни магов-поисковиков, ни войска.

Ни обеспокоенного папеньки.

…ни, что характерно, самого Митьки.

Лешек прислушался к камню и, крутанувшись, шагнул туда, где почуял живое человеческое тепло.

- Митька, зараза ты этакая… - он запнулся.

Митьки не было.

В уголке, прижимаясь к холодной стене, сидела девушка вида самого разнесчастного и баюкала в руках револьвер.

- Не подходи, - сказала она, револьвер поднимая, - а то стрельну!

- Зачем?

Девица была…

…смутно знакомой.

Где-то он определенно видел ее, но вот где… когда? Среди красавиц? Или просто во дворце… не важно, главное, что в подземельях девице точно было не место.

- Митька где? – поинтересовался он, а девица ответила:

- Унесли.

- Кто?

- Девочки. Он раненый был. И Одовецкая сказала сперва, что он умрет…

…сердце кольнуло.

- …а потом Лизавета его позвала, и Одовецкая ему голову разрезала…

…душа перевернулась.

Митька умереть не может. Он, конечно, не древнего рода, но маг и силы изрядной… и не может он умереть, и все тут!

- …она там кости правила, - девица коснулась пальчиками виска, но револьвер не убрала. – А потом сказала, что его можно уносить.

- И унесли?

Она кивнула, уточнив:

- Асинья… тропу открыла…

- А ты?

Девица вздохнула печально-препечально, признаваясь:

- А меня забыли…

Ага.

Забыли.

Взяли и…

- Они не виноваты, - она опустила взгляд. – Просто… дар у меня такой… меня и родные… маменька трижды на ярмарке забывала. Там людей много, я пугалась и вот… последнего раза меня два дня искали… и маменька сказала, что больше на ярмарку брать меня не станет, потому что к нее нервы слабые. А я же не виновата. Дар просто… я чуть отошла… там блеснуло что-то, а когда вернулась, то их… не успела. И куда идти не знаю.

Лешек протянул руку.

- Я знаю.

Ее ладошка оказалась теплой, а пальцы дрожали, и вид у девицы был на редкость неподходящий для этаких прогулок. Вон, платье тоненькое, коротенькое, когда сидит, то и коленки ободранные видны. И девица смутилась, потянула за подол, эти самые коленки прикрывая.

Зря.

Лешек бы еще поглядел.

- Звать-то тебя как, чудо?

- Дарья, - сказала она и, тихонько вздохнув, добавила. – Только… вы ж все равно забудете… все забывают.

Лешек не стал расстраивать: у змей память на редкость хорошая. А еще от девицы пахло молочным янтарем, и самую капельку – медом… мед Лешек любил, особенно, если гречишный.

Волосы у Дарьи аккурат такого вот колеру, темненькие и завиваются.

- Папенька вот… он же с даром тоже, от него и братьям моим передалось, но с ними, он говорил, всяко попроще будет, а я… я когда пугаюсь, оно особенно сильно получается, непроизвольно… а пугаюсь я часто.

Она шла рядышком, и набойки туфелек цокали по камням, что копытца.

Невысокая.

Аккуратная вся какая-то. Личико вот остренькое, с подбородком мягким и огромнючими глазами золотого колера. Лешек даже сглотнул, до того вдруг захотелось заглянуть в них и убедится, вправду ль золотые. Но удержался.