– Что надо от меня? Я ничего не делал.

– Ты мне поговори ещё! Извините, пожалуйста, Петр Эдуардович, к сожалению, есть в нашей школе дети, не отличающиеся воспитанием, несмотря на все наши старания. Но сами понимаете – такой район…

С этим Петром Эдуардовичем Палыч говорит совсем другим тоном. Слащавым, заискивающим. Вроде взрослый мужик, директор школы, на детей орёт, а перед вышестоящим по должности пресмыкается, как мразь какая-то. Смотреть противно.

– Мне долго ещё тут торчать? Зачем вызвали меня, скажете?

Все присутствующие снова начинают дружно испепелять меня взглядами. Людмилка хватается за сердце.

– Серёжа, пожалуйста, не позорь меня, – жалобно просит она.

Мужик из министерства образования поднимается из-за стола и с грозным видом медленно подходит ко мне. Ощущение такое, будто сейчас всечёт. Я понимаю головой, что такое вряд ли возможно. Но буквально нутром чувствую его враждебность. Личную неприязнь. Не понимая при этом ни хрена. Чем я ему так насолил?

– Поступила жалоба на тебя, – с презрением цедит он, пристально разглядывая мою замазанную рожу. Брезгливо морщится и продолжает: – На сексуальные домогательства и шантаж. И поскольку ты уже совершеннолетний, отвечать придётся по всей строгости. Из школы тебя исключат. Будут судить. Хочешь пойти по стопам своего отца? Так скоро?

Теперь уже мне невыносимо хочется всечь этому козлу. Непроизвольно сжимаю кулак, оскаливаюсь. Всё ещё переваривая его слова. Сексуальные домогательства и шантаж? Бл..ть, это Таня, что ли, нажаловалась на меня? Больше вроде бы некому. Хотя кто этих тёлок знает…

– Понятия не имею, о чем вы говорите, – выплевываю я, агрессивно глядя в глаза мужику.

– Да ты что… – злобно произносит тот, прищуриваясь.

Я снова сую руки в карманы и небрежно пожимаю плечами.

– Да. Никого я не домогался и не шантажировал. Доказательства у вас есть? Нет? В таком случае – до свидания.

Челюсть у этого Петра Эдуардовича сжимается, на скулах ходят желваки.

– Аркадий Павлович, не могли бы вы оставить нас с этим молодым человеком наедине ненадолго? – сухо интересуется он у директора, при этом продолжая злобно смотреть мне в глаза.

– Да, конечно, – блеет тот, подрываясь из-за стола. – Пойдёмте, дамы.

– Мне кажется, это не очень правильно… – неуверенно произносит Людмилка, пытаясь за меня заступиться. Но Палыч тут же оказывается рядом с ней и подхватывает её под локоть.

– Пойдёмте, Людмила Ивановна. Сычев уже совершеннолетний и должен сам за себя отвечать.

– Это их практикантка новая, точно тебе говорю, – доносится до меня приглушенный голос Кувалды, выходящей из кабинета под руку с завучем. – Я ещё удивлялась, зачем ей понадобилось покрывать этих…

Значит, всё-таки Таня? Да нет. Не может быть. Я хоть и бешу её, но ей же нравятся мои подкаты? Где-то в глубине души. Да и она бы сказала, что пожалуется, не стала бы вот так, исподтишка. Как крыса.

– Телефон свой давай сюда, – рычит мужик, как только за вышедшими закрывается дверь.

– Больше ниче не надо? – быкую я.

– Послушай меня, быдло малолетнее. Таня – моя дочь. Я за неё тебе пасть порву и в асфальт закатаю, ясно? Если ты, падла, к ней ещё раз подойдёшь… Если хоть один волос упадёт с её головы…

Мои губы дёргаются в попытке растянуться в ухмылку, но в итоге остаются на месте.

– О какой именно Тане речь? – уточняю я, как идиот, до последнего надеясь, что это не Мышка.

– О твоей учительнице Татьяне Петровне, – цедит он. – Это ведь у неё ты фотографии украл? И шантажировал ими?

Внутри у меня всё падает. Это всё-таки Мышь.