Рассматривая счастливую улыбку и тёплый взгляд тёмных глаз, я с некоторой грустью и тоской провела по изображению пальцем, сожалея о потере весёлого, жизнерадостного и доброго парня, у которого была впереди здоровая и полноценная жизнь. Парень был красив, очень. Не скажу, что сейчас он поменялся кардинально: Илья по-прежнему красивый, притягательный мужчина, но было в его внешности что-то неправильное, что, возможно, может заметить только художник или хирург. Но прежде он был идеален. Просто парень с обложки! И я с болью понимала, как тяжело Илье должно было всё это потерять из-за глупой случайности. Здоровая, полноценная жизнь, внешность, любимая и даже риск навсегда остаться без ног.

И теперь я больше принимала то, почему Рязанов стал именно таким, какой он сейчас. И с неожиданностью почувствовала в груди нечто похожее, на… гордость за него. А ещё восхищение. Он смог, всё преодолел, перешагнул через все трудности и добился невиданных высот. Я могу относиться к нему по всякому, но одного у Рязанова нельзя отнять – невозможно не восхищаться его силой. Пожалуй, это достоинство может перекрыть многие недостатки. Для меня – так точно!

***

Вместо овсянки мне показали принцип готовки пасты с томатным соусом. Ну что сказать – я рада, что учения проходили не у меня, потому как не представляю, как Илья будет отмывать кухню и кастрюли после меня. А так же оттирать копоть от плитки, возле плиты, после того, как я случайно подожгла макароны… Кто ж знал, что огонь под кастрюлькой с водой нужно убавлять, чтобы он не переходил за края посуды? Я не знала, так что моей вины тут нет и быть не может. И попробуйте убедить меня в обратном.

Вру, я чувствовала себя виноватой и извинялась каждые пять-десять минут, когда взгляд падал на чёрное пятно и испорченную посуду. На это Рязанов только посмеивался и с заметной усмешкой сообщал, что его домработница получит в этом месяце большую премию за свои труды.

С горем пополам мы всё же сели за стол, чтобы поужинать и я с большим удивлением признала, что наши труды не пропали даром. Ладно, не наши, а Ильи, так как после случая с непреднамеренным поджогом, он решил, что со мной лучшая тактика – это наблюдение. Потому я просто смотрела, как он спасает наш ужин, проговаривая свои действия.

Когда с ужином было покончено, Илья предложил… какао. С большим изумлением смотрела, как он его готовит, разливает в две кружки, а после ведёт меня на веранду, где обнаружились большие, мягкие качели, плед, а главное потрясающий вид на реку. Илья подождал, пока усядусь я, заботливо укрыл меня пледом, подал чашку с горячим, вкусно пахнущим напитком, и только после этого сел рядом со мной, ненавязчиво забросив руку на спинку качели за моей спиной. А я… Я придвинулась ближе к его боку.

Так в молчании и созерцании игры лунного света по водной глади мы провели некоторое время. Когда я уже проняла, что медленно, но верно засыпаю, пригревшись у тёплого бока мужчины, услышала:

– С тобой на удивление спокойно.

– Кто-то говорил, что со мной не соскучишься, – напомнила я с улыбкой, разглядывая пуговицу на чёрной рубашке мужчины.

– Не без этого, – не стал отрицать Рязанов с усмешкой в голосе. – Но я о другом. С тобой приятно даже молчать. Одно твоё присутствие почему-то действует успокаивающе. Даже когда ты ругаешься, – хохотнул он. – И я с момента нашего знакомства пытаюсь понять, как всё это умещается в тебе. Ты вызываешь различные эмоции: злость, раздражение, умиление, радость, желание, иногда откровенное бешенство и восхищение. При нашей первой встрече я поразился тому, насколько невинной и беззащитной ты казалась: уставший вид и затравленный взгляд. Было видно, что тебе самой трудно живётся, однако решилась прийти и просить за своего брата. Маленький, слабый мотылёк, который решил полететь на костёр, не боясь за себя, но в желании защитить близкого, – тихо говорил Илья, обнимая меня за плечи, пока я ковырялась пальцами в его рубашке и помалкивала, ожидая, что ещё он может сказать. – И знаешь, это взбесило. Захотелось преподать тебе урок. И тебе, и твоему братцу, который позволил тебе прийти к такому, как я. На самом деле я почти не сомневался, что ты откажешься. Хотел обидеть, напугать, показать, что тебе не следует лезть во взрослые проблемы, пока не разберёшься со своими. Думал, что ты убежишь от меня в слезах и больше не посмеешь решать чужие проблемы с серьёзными людьми. Чего я не ожидал, что с виду беззащитный и слабый мотылёк покажет зубы, – засмеялся Илья, отчего задрожала его грудь, на которой лежала моя голова. Я немного сползла, но, вместо того, чтобы отстраниться, просто откинулась на его плечо и продолжила молчать. – Бабочка оказалась хищной, лишь с опалёнными крыльями без возможности летать. Ты бросила мне вызов своим заявлением, банально плюнув в лицо, а после имела наглость, просто уйти, оставив за собой последнее слово. Я стал следить за тобой и узнал, что ты решила пойти ещё дальше: продать свою квартиру. Это привело меня в ярость. Ну и не могло не восхитить, конечно же. Однако вдруг понял, что просто не могу оставить это в покое и пустить на самотёк. Выкупить твою квартиру оказалось легче лёгкого, по такой бросовой цене. Этот момент лишь добавил поводов для того, чтобы злиться. После стал ждать. Надеялся, что ты придёшь вновь, чтобы швырнуть мне этот долг в лицо. Почему-то именно этого я ждал с особым нетерпением, хотя, повторюсь – никогда не страдал мазохизмом. Но ты не пришла, вновь оставив за собой последнее слово. А я уже просто не мог успокоиться и найти себе место. К тому моменту у меня уже был твой номер, даже адрес твоего нового места жительства, – я посмотрела на него с удивлением, на что он усмехнулся. – Я же говорил, что не мог успокоиться и следил за твоей жизнью. Я мог бы позвонить или приехать, но понимал, что ты просто сбросишь звонок, узнав, кто звонит, и, тем более, не пустишь меня на порог. На следующий день, словно подарок, я вижу тебя на улице, когда ты вошла в то кафе. Не воспользоваться случаем не мог. Я уже решил для себя, что хочу вернуть тебе квартиру. Просто для того, чтобы утереть твой хорошенький носик, тем самым оставить за собой последнее слово. Я верил, что так смогу избавиться от наваждения в твоём лице и, наконец, успокоиться. То, что было в тот день, помнишь и ты сама. На следующий день я всё же сделал то, чего желал… но не успокоился. Весь месяц убеждал себя в том, что нужно просто забыть, но, словно на зло, на глаза постоянно попадались упоминания о тебе. То помощница вдруг заговорит о тебе со своим женихом, то Грунская напомнит, а после даже в интернете стали попадаться статьи с твоими работами в рекомендациях. Когда обсуждал спонсирование той выставки, узнал от Евгения, что ты тоже будешь выставляться на ней. Никогда не желал посещать подобные мероприятия, хотя довольно часто являлся их спонсором, а тут решил всё же приехать.