– Что это сейчас было?

– У тебя была истерика, – невозмутимо ответил он и достал сигарету из пачки, что хранилась у него в кармане. Повертел в руках, словно размышляя о чем-то, а после засунул обратно в упаковку и выбросил в урну. – Давно пора было бросить, – ответил он на мой взгляд.

– То, что по твоему мнению у меня была истерика, ты считаешь достаточным поводом, чтобы вмешиваться? – не стала я уходить от темы.

– Да, – просто ответил он и спокойно посмотрел в моё лицо. – Я слышал твои слова. Хотел подойти и предложить платок, когда заметил, что ты плачешь, но расслышал то, о чем ты говорила. В чём ты так винишь себя, Даша?

– Тебе какое дело? – насупилась я, чувствуя, что подбородок вновь затрясся, а на глаза наворачиваются слёзы.

– Я пытаюсь помочь. И мне неприятно видеть, как ты плачешь.

– Ну, так не смотри, – грубо отозвалась я, а после призвала себя к порядку и глубоко вздохнула, промокнув платком текущий нос. – Прости. Я не хотела на тебя срываться.

– Ничего, переживал и худшие моменты, – усмехнулся он. – Так в чём ты себя винишь, Даш? Ты никак не могла повлиять на авиакатастрофу, в которую попали твои родители. Глупо винить себя в том, чего не могла предотвратить. Тем более – так убиваться на протяжении двух лет.

– Ты не понимаешь… – прошептала я, помотав головой и закусив губу до боли, – это действительно моя вина. То, что они оказались на борту того самолёта. Не должны были, но оказались. И причина тому – я! – выкрикнула я и вновь заплакала. Через несколько секунд почувствовала, как меня обхватывают за плечи, а после притягивают к мужской груди, позволяя уткнуться мокрым лицом в дорогую ткань рубашки. Почему-то отстраняться я не стала, вдруг поняв, что вцепилась пальцами в пиджак мужчины, боясь, что он захочет меня отстранить. Но он лишь молча гладил меня по спине и плечам, мужественно ожидая, пока я успокоюсь. Минут через пять поняла, что слёз уже нет, а я лишь коротко вздрагиваю всем телом, тяжело дыша через рот. А ещё основательно замочила грудь моей «плакательной жилетки» и устыдилась. Медленно отстранилась и виновато подняла глаза на лицо мужчины. Недовольства или брезгливости я за ним не заметила, но с Рязановым ни в чём нельзя быть уверенной. – Прости.

– Может, хватит уже извиняться? – вздёрнул он бровь. Чуть было вновь не извинилась и отвела взгляд. Мы какое-то время помолчали. Я всё ждала вопроса от мужчины, но он ничего не говорил и даже не смотрел в мою сторону. Однако каким-то внутренним чутьём поняла, что его мучает интерес. Но из чувства такта он не спросит. И я за это была ему благодарна.

– Ваня всегда не нравился моим родителям. Я знала это, несмотря на то, что они никогда меня не ограничивали и не навязывали своё мнение. Они были не против, когда мы просто с ним встречались. Уверенна, родители надеялись, что это моё временное увлечение, и вскоре мы расстанемся, – заговорила я, как бы между прочим, но мужчина заинтересованно обернулся в мою сторону. Я предпочитала смотреть лишь вперёд, боясь сбиться. – В Турции папа был приглашённым критиком на одной из выставок художников. Позвал и нас, сказав, что после мероприятия можно устроить отпуск на неделю. Мы с Ваней уже встречались к тому моменту почти два года, карьера моя шла в гору, я была востребована и любима и решила, что небольшой отдых, после продуктивной работы мне не помешает. Мы с Ваней присоединились. Звали ещё и Вовку с его женой – Екатериной, но брат с головой ушёл в работу, а жена ему помогала, потому они отказались, – воспоминания давались с трудом, потому я сделала передышку, чтобы продолжить. – Отец снял целый домик на берегу моря, и три дня я была счастлива. Рядом любимые, а вокруг почти что рай. Что может быть лучше? Только предложение руки и сердца от возлюбленного, – горько усмехнулась я, потерев палец со следом от кольца, который не снимала два года, но теперь похороненного в недрах шкатулки с украшениями. – Естественно я согласилась, почему, нет? Квартиру я совсем недавно купила, картины продаются хорошо, и накоплений, вроде бы, достаточно. Да и жених заверял в любви… – шмыгнула я, утерев нос в очередной раз. – Ваня прекрасно видел, что мои родители известные, в общем-то, люди, относятся к нему с прохладой, потому пытался убедить меня отложить с этой новостью и подготовить сначала маму и папу. Но я и слушать не хотела, пребывая в какой-то глупой эйфории, заверяя, что он всё себе надумывает, и родители его на самом деле любят, потому что его люблю я, и они не будут против. В тот же вечер я рассказала о новости маме с папой, надеясь, что они меня поддержат и разделят мою радость. Но ошиблась. Сейчас я уже понимаю, что они пытались быть максимально деликатными, говоря, что возможно мы торопимся и не следует спешить с таким важным делом, как замужество. И я сорвалась. В тот день я наговорила многое, о чём пожалела уже спустя час. Страшные, несправедливые вещи. Даже умудрилась упрекнуть и обвинить в том, что родители мне завидуют, ведь мама так и не стала известной художницей, а папа стал самым востребованным критиком только после того, как обо мне узнали. Естественно это было не так, но слова уже прозвучали, а стоящий за моей спиной жених, с видом «я же говорил», не дал мне тут же извиниться. Меня бы простили. Я верю, что простили бы, если бы я сразу извинилась. Но я не стала, потому что пришлось бы откладывать со свадьбой, а значит признать, что я всё ещё завишу от мнения родителей относительно моей личной жизни. Я вообще очень часто говорю то, о чём потом жалею. Да и остановить меня очень трудно, если уж завелась.