— Осуждаешь?

Судя по тону, которым она задала вопрос, обязан был.

— Нет, если ты уберешь эти художества, — Рудольф обвел рукой алтарь, — и ограничишься обычными вздохами.

— А если не уберу? Заставишь?

Воистину, Евгения отлично маскировалась! Он-то думал, она серая мышка, а сестра пошла в мать.

— Просто глупо, Эжени, очень глупо!

— Не глупее твоих похождений и забав отца.

Евгения стянула перчатки и взлохматила светлые волосы. Шпильки водопадом полетели на пол. Она в сердцах забросила их носком ботинка под кровать.

— Я не слепая и не глухая, я тоже хочу счастья! Мануил будет моим.

— Хорошо, хорошо! — примиряюще вскинул руки Рудольф.

Ему не хотелось ругаться. Да и повод пустяшный — подумаешь, девичья влюбленность! Не было у нее ничего с кронпринцем и не будет.

Выдержав паузу, Рудольф с таинственным видом добавил:

— Ну, раз ты, оказывается, жить не можешь без кронпринца, то я тебя обрадую.

Глаза Евгении лихорадочно заблестели. Прижав руку к груди, она в надежде подалась к нему, обратилась в слух.

— Мы едем в столицу.

— Насовсем? — не веря своему счастью, уточнила Евгения.

— Надолго, — уклончиво ответил Рудольф.

Он пока понятия не имел, каких именно услуг потребует от него король.

— Я люблю тебя, братец!

Завизжав от радости, Евгений повисла на нем, расцеловала в обе щеки.

— Ты ведь не считаешь меня дурой, не попытаешь выдать замуж?

Отстранившись, сестра заглянула ему в глаза. В ее собственных плескалась тревога.

— Я с трудом защитила своего Мануила. Представляешь, отец хотел раздавить его каблуком. Его — каблуком! Мерзко, мерзко, мерзко!

В расстроенных чувствах она заметалась по комнате и рухнула на кровать.

— Отец собирался выдать тебя замуж? За кого?

— Неважно!

Перекатившись на бок, Евгения села и расшнуровала ботинки.

— Он только грозил, а потом умер. Мама говорит, очередная любовница довела. Но ты к нему все равно сходи, — беззаботно щебетала сестра, будто очередную сплетню пересказывала. — Памятника пока нет, только надгробие. Ты уж сам какое-нибудь закажи, а то я очень от похорон устала! Знаешь, как тяжело плакать, когда плакать совсем не хочется?

— То есть ты рада?

Слова Евгении ему совсем не понравились.

— Ну… — Сестра замялась и отвела глаза. — Я просила, чтобы он не просватал меня, и он умер.

— Кого просила? Кого-то конкретно?

Унявшиеся было подозрения вспыхнули с новой силой.

— Ой, братец! Хозяйку луны я просила, вот кого. Мама тоже ни капельки батюшку не жалеет, почему я должна? Тебя здесь не было, а он… Представляешь, если бы он на ком-то из своих любовниц женился? Мачеха бы точно меня за старика выдала, самого мерзкого, вонючего. То ли дело мой Мануил!

Евгения томно вздохнула, прикрыла глаза и перенеслась в страну розовых грез. Убедившись, что ничего больше от нее не добьется, Рудольф ушел.

Короткий разговор по зеркалу связи с семейным врачом окончательно поставил точку в отношении отца. Мэтр Одуш не сомневается в поставленном диагнозе, категорично отмел возможность насильственной смерти Фердинанда:

— Сердечко у него пошаливало от женщин. Скажу как есть, без экивоков. Сколько раз предупреждал: остановитесь, не гонитесь за молоденькими!

— А про спир правда?

— Чего не знаю, того не знаю, но могло быть. Забавы с ледяными женщинами вредно сказываются на здоровье, не удивлюсь, если именно они спровоцировали приступ. Крайне не советую! Настоящие, из крови и плоти, женщины всегда лучше, хотя и от них «подарки» случаются.

— Не беспокойтесь, — устало улыбнулся Рудольф, — я осторожен, а спиры меня не прельщают.

— Вот и славно! Еще раз мои соболезнования и, надеюсь, до нескорой встречи.