За дверью не было слышно ни звука, видимо, старушка задумалась.

Снова сверкнула молния, и с неба полетели первые капли начинающегося ливня.

— Пожалуйста! — уже взмолилась я, позабыв о всякой респектабельности.

— Ох уж эта молодежь, — послышалось в ответ. Стукнул засов, и дверь распахнулась.

Я зажмурилась от яркого света, и, невольно прикрыв глаза рукой, чуть подалась назад. После чего попала каблуком в щель между прогнивших досок, и отчаянно замахала руками, чувствуя, что теряю равновесие и вот-вот упаду с крыльца спиной вперед.

— Ох уж эта молодежь, — на сей раз эта фраза прозвучала уже с каким-то остервенением. Сухая ладонь крепко сжала мое плечо и втолкнула в дом.

Каблук остался в крыльце.

Чертовски хотелось выругаться, но я сдержалась. В этот момент даже больше, чем злость на саму себя, меня переполнял стыд. Явилась - не запылилась выгонять старушку из принадлежащей ей по закону недвижимости, заблудилась, перепачкалась, чуть не переломала себе ноги, нагло ворвалась в чужой дом, так еще и заставила бедную хозяйку себя спасать.

— Простите, ради бога, — промямлила я, опустив глаза и отчаянно пытаясь сморгнуть выступившие от досады слезы. — Я…

— Потом покаешься, — раздалось в ответ, и меня бесцеремонно толкнули в спину. — Проходи давай. Чая дам, околела небось.

Я послушно сбросила свою бесповоротно испорченную обувь и позволила себя вытолкать в другое чуть менее ярко освещенное помещение, оказавшееся кухней.

Кухонька была маленькой, но очень аккуратной. Шторки с ромашками, на подоконнике — цветы в горшках, маленький стол, такая же миниатюрная плита, над ней — подходящего размера шкаф.

— Садись!

Меня практически силой усадили на трехногий табурет. Сама женщина взяла чайник и завозилась у плиты.

Теперь я наконец смогла рассмотреть хозяйку жилища. Она была маленькой чуть сгорбленной старушкой, по размеру идеально подходившей к этому помещению. Одета пожилая женщина была в синее шерстяное платье почти до пят, на голове — ярко-красный платок, из-под которого выбивались непослушные седые пряди. Хозяйка выглядела очень опрятной и ухоженной и для своего возраста, и для того места обитания, за которое держалась.

— Как, гришь, тебя зовут? — Старушка повернулась ко мне с кружкой в руках.

— Изольда, — ответила я и почему-то покраснела.

— Нина Ивановна, — представилась та в ответ. — На вот, держи. — Она поставила передо мной чашку, из которой валил пар. — Пей, ромашковый.

— Спасибо, — поблагодарила я, обхватив кружку озябшими пальцами. — Мне бы хотелось еще раз извиниться за то, что ворвалась так бестактно.

— Молодежь нынче этим самым тактом не страдает, — хмыкнула Нина Ивановна и очень бодрой походкой прошествовала к другому табурету.

Двигалась она совсем не как человек в возрасте — походка пружинистая, движения четкие, да и взгляд очень ясный для такого сморщенного, покрытого морщинами лица. Сколько ей, гадала я, восемьдесят? Девяносто?

— Ну, чего отмалчиваешься? — Ясные глаза хозяйки уставились на меня в упор. — Выживать меня приехала?

Я отхлебнула из кружки. Чай действительно оказался ромашковым и вкусным. По телу разлилось тепло, и я немного расслабилась.

— Скажем так, я приехала, чтобы обсудить ваш переезд на выгодных ВАМ условиях, — отчеканила заранее приготовленную фразу. Голос не подвел, все прозвучало как нужно: уверенно и доброжелательно.

Взгляд старушки оставался пристальным и требовательным. Она пожевала губу, а потом выдала:

— Долго фразочку учила?

Я опешила.

— А ты думала, что первая тут? — Хозяйка правильно истолковала мое замешательство. — Много вас у меня уже перебывало. Золотые горы обещали. Так что можешь не стараться. Чай допивай, в себя приходи и проваливай восвояси. Ливень почти закончился.