– Едут! – закричал дежурный. – Наши возвращаются!

Дневальные распахнули тяжелые створки ворот, и во двор въехал Варавва. За ним в окружении бойцов следовал верхом на лошади тяжеловесный угрюмый туркмен в дорогом халате со связанными руками.

– Курбаши взяли! – восторженно закричал старшина. – Варавва самого Моггабит-хана повязал!

Кричали «Ура!», салютовали клинками, подбрасывали фуражки. Переводчик, потрясая кулаками, кричал что-то, приплясывая перед белой лошадью, на которой сидел пленный курбаши, чумазый кузнец почему-то бил железным шкворнем по вагонному буферу, подвешенному у кузницы.

Комвзвода Варавва, спешившись, подошел к крыльцу и протянул Любочке букет диких тюльпанов.

– Еще раз – с приездом.

– Спасибо, – Любочка во все глаза смотрела на Варавву.

– Кто это на лошади, Ваня?

– Это? Бандит, Любочка. Командир басмачей, – он прислушался к гортанным крикам переводчика, нахмурился. – Странно. Керим неточно переводит.

– А вы знаете местный язык?

– Поживете здесь, не то еще узнаете.

И тут вдруг весь многоголосый двор примолк, замер: на крыльцо канцелярии в полной форме и при оружии вышел командир эскадрона. Только переводчик Керим все еще бесновался перед пленным курбаши. Комэск строго глянул на него. И увидел вдруг, что глаза Керима совсем не соответствуют его истерическому торжеству: в них были растерянность и страх… Впрочем, это длилось мгновение: заметив командира, переводчик сразу замолчал и скрылся среди бойцов.

– Имейте в виду, Моггабит-хан, – громко сказал комэск, – если ваши бандиты надумают освободить вас налетом, я собственноручно прострелю вам голову. Увести!

Курбаши увели. Площадь снова возликовала, но командир эскадрона поднял руку, и все смолкли.

– Комвзвода Варавва.

– Ну вот, опять влетит, – без особого, впрочем, огорчения сказал Иван Любочке и, подойдя к командиру, молча отдал честь.

– Товарищи бойцы! – громко сказал комэск. – За поимку крупнейшего бандита и ярого врага трудящихся Моггабит-хана объявляю вам благодарность!..

– Ур-ра!.. – восторженно закричали бойцы.

…И Алексей кричал вместе со всеми.

Быстро темнело. Переговариваясь, бойцы расходились со двора. Зажглись керосиновые лампы в дежурке и в казарме, засветилось окно канцелярии: за занавеской виднелась тень командира эскадрона. А Любочка с Алексеем сидели на крыльце, и за их спинами все так же бойко стучал молоток.

– Лучше ты меня в Москву отправь, – вдруг сказал она.

– Москва далеко.

– Ты меня только в поезд посади. Посади и все. Я до самой Москвы выходить не буду… – Она беззвучно заплакала, и в казарме враз смолк молоток.

– Ну ладно, ладно, – с неудовольствием сказал Алексей. – Ну поговорю завтра, потребую.

Из канцелярии вышел командир эскадрона. Прикурил: спичка на миг осветила лицо.

– Зачем же завтра? – шепотом спросила Люба. – Ты сегодня иди. Сейчас.

Алексей хмуро молчал.

– Может быть, ты только с налетчиками смелый? – настойчиво продолжала она. – Нет, уж, пожалуйста, ничего на завтра не откладывай. Ты прямо сейчас иди.

– Ну и пойду, – злым шепотом отвечал Алексей, не трогаясь с места.

– Ну и иди. Иди.

– Ну и пойду! – Он встал, одернул гимнастерку, повздыхал, посопел, но все же прошел на крыльцо канцелярии, где в одиночестве курил командир эскадрона. – Разрешите обратиться, товарищ командир?

– Тише, – с неудовольствием сказал командир. – Бойцы отдыхают.

– Виноват, – шепотом сказал Алексей. – Я спросить.

– Слушаю вас.

Алексей вздохнул, потоптался. Выпалил вдруг:

– Какой взвод принять прикажете?

– Пока никакой, – комэск с трудом сдержал улыбку. – В распоряжение комвзвода Вараввы.