И тут в этой картине появился третий: такой же странно нарисованный Илуватор, держащий в руках мягкий грушевидный предмет размером с кастрюлю. Грозно им размахивая, он объявил: «Это клизма от слипшихся поп!»

Предназначение груши дошло до меня не сразу, но когда я понял…

— Кто-то что-то о традиционных предпочтениях упоминал? — Я очень старался сохранить хотя бы видимость приличий, хотя прошедший мимо арахнид посмотрел на нас с подозрением. — Мой советник произвел на вас такое неизгладимое впечатление?

— Мне показалось, он очень заботится о вашей безопасности, — постанывая, пофыркивая и даже похрюкивая от смеха, с трудом выговорила девушка, так и стоявшая уткнувшись в мою грудь.

А на ожившей картинке Илуватор растворился. Осталась испачканная в шоколаде кровать с разбросанным то тут, то там виноградом и парочкой раздавленных персиков. Пустая, перевернутая на бок кастрюля. Два наших безжизненных тела с поварешками в руках и с большими круглыми животами.

— Значит, заказать еще виноград и персики? Или что-нибудь посущественнее? — уточнил я и потащил эту визуальную провокаторшу к себе, пока у второго проходящего мимо арахнида не началась истерика прямо на лестнице. Брюшко и лапки у него уже начали мелко подрагивать, а губы кривиться в едва сдерживаемой улыбке.

— Давайте всего и побольше, я надеюсь, у нас с вами хватит благоразумия не объедаться. — Еще пару раз всхлипнув от смеха, леди тоже попыталась успокоиться. — Простите, внуков вспомнила.

— Внуков? Когда вы успели обзавестись внуками в столь юном возрасте?

Уф! Я с ноги открыл дверь, скинул сапоги, уселся на ковер возле огромного встроенного камина. Послал щелчком немного огня прямо в центр аккуратно сложенной поленницы. Нет, до холодов еще было очень далеко, но мне просто безумно нравилось сидеть и слушать, как трещат дрова. Как в детстве…

Леди Диндэниэль, присвистнув, подняла большой палец. Да, в ее мире магия считается чудом.

— А разве ваш помощник не рассказывал, что он разглядел в моей голове? Я вот всю свою жизнь вспомнила, даже шоколадку, которую в пять лет припрятала от брата на верхнюю полку в книжном шкафу, да так про нее и забыла.

Я молча похлопал ладонью по ковру, приглашая сесть рядом. Дрова уютно трещали. Бурное веселье, захватившее нас на лестнице, отступило и сменилось чем-то сродни умиротворенному спокойствию.

— Братья — это здорово... У меня только сестры были.

— А у меня младший брат. — Девушка подошла и уселась рядом, улыбнулась снизу вверх. — Вредный — жуть! Да я и сама была не подарком. Пока он был меньше ростом — колотила и командовала только так. А когда он меня перерос, сразу вспомнила, что я девочка, а девочек… — тут она пожала плечами и снова посмотрела на меня снизу вверх, — бить нельзя.

А потом жалобным голосом почти умоляюще попросила:

— Можно я эти жуткие босоножки сниму?

— Девочек бить нельзя, — согласился я, задумчиво глядя в камин и вспоминая своих сестер. Я тоже был младшим, самым младшим. И после меня уже никого не было, потому что мама умерла при родах и нас растила старшая сестра.

— А босоножки снимайте, конечно. Этот ковер просто создан, чтобы по нему ходить босиком. Он из шкур леопарда.

Диндэниэль погладила ковер ладошкой, а потом принялась расстегивать сложные вычурные застежки. Затем откинула в сторону плетеные босоножки на тонких высоких каблуках и с блаженным вздохом вытянула ноги по ковру, шевеля пальцами. По-моему, даже замычала от удовольствия.

Какое-то время я любовался этими аккуратными пальчиками, а потом, немного развернувшись сам, легонечко толкнул девушку, чтобы она улеглась на ковер, и пристроил ее пятки к себе на колени. Массируя ее ступни, я с улыбкой наблюдал, как она наслаждается и мурлычет. Действительно мурлычет.