– Проаавалисямнепроводом, – пробурчала моя копия и снова икнула.

– Ты сказал: «Провалиться мне пропадом», – подал голос Водитель.

Я посмотрел на него взглядом библиотекаря, увидевшего порванный корешок.

– Идём дальше.

Ожил третий экран.

Я одной рукой придерживаюсь за дверь общественного туалета, второй – держусь за живот. Даже отсюда чувствуется вонь от обилия мочи, пущенной мимо унитаза.

– Три… два… пли! – озвучил крутитель баранки.

Из горла, как из жерла вулкана, полилась лава.

– Прова… блеее… лить… блеее… мне… блеееееее…

– Давай следующий.

– Эй, я не договорил! – встрял я. – Не считается.

– Считается.

– Это ещё почему?

Въехав в ямку, автобус дёрнулся, и я подпрыгнул на заднице.

– Ты подумал об этом – и этого достаточно, – Водила одной рукой закрыл окно и поглядел на меня.

– И что из этого вытекает?

– То, что ты провалился пропадом.

– Ааааа… Ну теперь мне всё ясно.

Вскочив с места, я побежал по проходу назад, и вслед мне летели слова:

– НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!

Но было уже поздно.

А сделал я вот что…

Хорошо разбежавшись, я решил бросить вызов законам физики.

Внимание: в ход пойдёт неустаревающее в кинематографе замедление времени. Бьюсь об заклад, ваша фантазия всё дорисует как надо, но я, если что, подстрахую – расскажу, куда навести свой взор.

Итак, прыжок…

Пятки отлипают от пола. Темечко тянется ввысь… выше… выше… и ударяется об обшивку автобуса.

Глухой удар – нечто среднее между БАМ и ДУФ.

В глазах – искры. Зубы стукнулись друг о друга. Я прикрываю глаза и валюсь в проход между креслами.

Руки ударяются о спинки, сиденья… Моё тело неуклонно… Нет, не так – у нас же замедленная съёмка: неееееееууууууууклоооооннооооо тянется к полу.

Камера этого талантливого оператора успевает сделать 360 градусов вокруг падающего тела. Не спрашивайте, как – я не силён в этом. Но вам вдруг становятся видны то застрявшая жвачка в рифлёной подошве кроссовок, то летящая перхоть от взъерошенных волос, то моё перекошенное от боли лицо. А потом я подбородком клацаюсь об пол. Шея хрустит в трёх… четырёх местах. Что-то вроде: хрусь-хрусь-хрусь-хрусь – и из груди вырывается стон.

Время возвращается на круги своя, и мы оставляем замедление до следующего уместного раза.

– Оуууууууу…

Как же больно… Я удерживаю все ниточки мужественности, чтобы не расплакаться.

Это похоже на то, как в 8 классе, стоя на воротах, я получил мячом в лицо. Только сейчас я получил целую серию таких пенальти в фейс. Я не преувеличиваю – боль такая, что аж в висках стучит.

По вибрации на полу я понял, что мы куда-то съехали. Засвистели колодки на тормозных дисках, и моё тело дёрнулось, как залежавшийся студень.

За спиной раздались шаги. Я не в силах был подняться – так и лежал, прижавшись щекой к миллионам микробов на полу.

– Красиво получилось.

– Рад, что тебе понравилось, – пробурчал я, проверяя языком зубы… вроде все на месте. – Почему я не просыпаюсь?

– Потому что это не сон.

Я прикрыл глаза.

– Не верю.

Слышно было, как он чешет щетину на лице.

– Тогда продолжай валяться. А я пока кости разомну.

Шаги удалились. Щёлкнула дверь – и я резко поднялся.

Правая кисть ныла, а на вене назревал ушиб. Тряся рукой точно градусником, я прошёл в начало автобуса… наклонил голову, всматриваясь в зелень. Всё же это были не совсем тропики. Много растений были мне знакомы… может, это Сочи?

Пока я раздумывал об этом, в салон залетела бабочка. Вспорхнув от плеча к плечу, она наконец уселась мне на макушку. Я застыл, боясь её спугнуть. Выпрямился. Посмотрел в зеркало заднего вида на себя со стороны.

Раскрыв крылья – цвета дубовой ветки с узорами, напоминающими хищный взгляд птицы, – она приковала к себе мой заворожённый взгляд. Я смотрел на её булавочного вида усики. На глазки, как две чёрные икринки. И чем дольше я на неё смотрел, тем меньше чувствовал боль в теле – как будто она вытягивала из меня увечья, которые я сам себе нанёс. Но было что-то ещё. Мне стало спокойнее. Легче. Нервозность, раздражительность таяли на глазах.