Так их учили с младенчества, так было написано в умных книгах.

Вот только Ким видела, как он убивал лишь один раз. Тогда, в ущелье, когда он разодрал норкинту, защищая ее.

Он всегда защищал ее. Сам того не понимая. Не осознавая, вставал на пути любой опасности. Не позволяя причинить ей вред. Всегда.

Пламя в груди разгоралось все сильнее и плавными толчками спускалась вниз по рукам. Ладони стали теплыми, потом горячими.

Дар откликнулся, просыпаясь после долгой спячки. Разворачивался, тянулся за тем, что у нее в сердце, пульсировал на кончиках пальцев, набирая силу все больше и больше, пока не сорвался горячим потоком с ее пальцев, насквозь пронзая ослабленно тело кхассера.

Исцеляя то, что с ним сделали стражники, залечивая раны, возвращая жизненные силы, вытравливая хмель, мутным маревом затмивший мозг.

Хасс снова застонал. В этот раз громче. Тяжело сглотнул, пытаясь избавиться от сухого кома в горле. Глаза все еще не открывались, слабость сковывала тело, но сознание уже возвращалось.

Он все еще в камере, на полу. Но боли нет, как и вони потных тел стражников. Вместо этого другой запах, до боли знакомый, прибирающий насквозь.

В его руке тонкие подрагивающие пальчики. И не надо смотреть. Чтобы понять кто это.

Горячая ладонь на его груди обжигает кожу, и жар от нее расползался по венам, возвращая его к жизни.

Ким сделала что могла. Влила в него все. Что было, ничего не оставив себе.

— Уходи, Хасс, — просипела она, пытаясь высвободиться пальцы из его захвата.

Несносный кхассер только сильнее сплел их пальцы не позволяя отстраниться

— Уходи. У тебя нет времени разлеживаться, — пихнула его в бок, — поднимайся. Они вот-вот придут, и тогда все это будет зря.

Он с кряхтением сел. Тело все еще было слабым. Зверь, измученный вторым переходом через горы, по-прежнему спал, не откликаясь на его призыв. Надо больше энергии, больше сил.

— Вставай, — Ким вскочила с колен и потянула его за собой, вынуждая подняться, — Мне надо возвращаться. Меня скоро хватятся. А ты уходи. Поднимешься на первый уровень тюрьмы, там есть дверь на старый двор. Пройдёшь вдоль стены, до маленькой калитки. Через нее выйдешь в город. А дальше…дальше как-нибудь сам.

Он, не отрываясь, смотрел на ее бледное взволнованное лицо.

— Погоди! — прошептала она, когда они вышли в коридор. — Я тебе принесла…кое-что. Не знаю, нужно ли, но…вот

Смущенно кашлянув, она достала из кармана аракитовый медальон — пчелу, на простенькой цепочке. Не уверенно шагнула к Хассу, и не говоря ни слова, повесила вещицу ему на грудь.

Кхассер в последний момент перехватил ее руку. Не позволяя отстраниться:

— Ты пойдешь со мной.

— Нет, Хасс! Мне надо возвращаться.

— Ты пойдешь со мной! — с нажимом повторил он.

— Я больше не твоя рабыня, можешь оставить свои приказы при себе, — она заперла дверь, создавая видимостью, что пленник все еще там, засунула световик в карман, и не оборачиваясь пошагала прочь.

Хасс ринулся следом, но в этот момент сверху донеслись голоса стражников, делающих обход. Ким юркнула под лестницу, а Хасс залетел в первую попавшуюся камеру.

…А когда стражи прошли и в коридорах снова затихло. Бродяжки уже не было.

Она неслась вверх по ступеням, молясь, чтобы никто не попался на пути. Было жутко, до дрожи, но вместе с тем в голове гремела шальная мысль — она справилась, спасла его, отпустила на волю.

Пусть уходит, возвращается в свой Андракис и больше никогда не суется в Милрадию. Здесь для него только каменный мешок и камера полная пыток. Пусть уходит, а она как-нибудь справится. Переживет.