— Что ты делаешь? — Он распахнул веки, когда я проверяла пульс, попытался подняться на локтях, но был слишком слаб и в итоге рухнул обратно.

Шокировано оглядела оставшиеся после «лечения» ожоги на его груди, лодыжках и запястьях. За прошедший час они воспалились еще больше и припухли.

— Само пройдет! — передразнила его я, прикусив язык, чтобы не начать ругаться. — Я принесла заживляющую мазь.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи. — Недовольно зыркнул на меня Платон, но, похоже, силы действительно почти покинули его, потому что он так и продолжал лежать на этом чертовом столике.

— Что же ты не сказал это себе, когда просил меня бить тебя током? — Я отставила миску в сторону и скрестила руки на груди, смотря на него с вызовом.

— Я не нуждаюсь сейчас в твоей помощи, — повторил Платон, выделяя акцентом «сейчас».

Сделала глубокий вдох, чтобы не сорваться на него. Как ребенок, честное слово! И ведь на своего брата по телефону он шипел похожим тоном. Как он тогда сказал? «Не надо обо мне беспокоиться?» Что-то подобное.

Понятия не имела, что произошло у него с семьей, но чутье мне подсказывало: виноваты во всем были отнюдь не родственники Платона.

— Со своим братом ты так же общаешься? Тебе хотят помочь, а ты воротишь нос? — наверное, зря я это говорила, но ситуация настолько разозлила, что просто вывалила ему, что думаю, — Нет ничего стыдного в том, чтобы попросить помощи или признать, что ты был неправ!

— Я не просил консультацию психолога. — Платон отвернулся и свел брови к переносице.

— Зря, потому что она тебе явно не помешала бы. У тебя эго размером с этот замок, а тараканов в голове больше, чем сорняков в саду.

— В саду нет сорняков, о нем заботятся, — буркнул Платон, поджав губы.

— А о тебе заботиться некому, потому что ты сам распугал и оттолкнул от себя всех, кого только мог.

Я не знала наверняка, сказала просто в порыве раздражения, но по тому, как закаменело лицо мужчины, поняла, что попала в самую точку. Он действительно отталкивал от себя всех, кто был ему дорог. Всех, кому дорог был он сам. Словно наказывал себя за что-то.

Прикрыла на секунду глаза: «Не насильно же я буду его мазать»

Вздохнув, развернулась и зашагала к выходу. Как хочет. Если гордость не позволяет ему принимать помощь, кроме той, что его калечит, то небо ему судья.

— Стой.

Я сделала несколько шагов, даже не поняв, что он меня позвал.

— Стой! — повторил уже громче.

Обернулась, вопросительно подняв брови.

Платон смотрел куда угодно, только не мне в глаза.

— Что там у тебя за мазь? — хмуро спросил он.

Да ладно?

Я не стала язвить (хотя очень хотелось), а просто подошла и продемонстрировала ему массу зеленовато-коричневого цвета. Не худшая из возможных. Мама даже использовала её в качестве массажного крема, спасая меня от солнечных ожогов. В детстве я постоянно обгорала.

— Ты уверена, что этим безопасно мазаться? — не удержался от сарказма мужчина. — Продукт сертифицирован?

— Очень смешно. Поверь, мазь даже есть можно при желании, хуже она не сделает, — фыркнула я, защищая свое варево. — Просто доверься мне. Хотя бы ненадолго.

Он обессиленно кивнул и прикрыл веки, как бы давая полное разрешение творить с собой всё, что мне вздумается. Я зачерпнула немного мази на ладонь, подумала, с какого ожога лучше начать. Шагнула к лодыжкам и аккуратно коснулась воспаленной кожи.

Платон поморщился, но никак больше не отреагировал, что дало мне уверенности — можно продолжать. Осторожными, медленными движениями я втирала мазь в лодыжки. Мужчина дышал расслабленно. Конечно, ему было больно — касания к свежим ранам никогда не причиняют удовольствия, — но он мужественно терпел.