Возвращалась домой через парк. Иней посеребрил траву, а деревья стояли в сиреневой дымке. Вот она – свобода! Ждешь ее, ждешь, мечтаешь о ней, а наступит – почему-то грустно.

На лестничной площадке меня встретила соседка Калерия, молодящаяся пенсионерка.

– Вчера вас не было дома, а к тебе девочка приходила и кое-что оставила. – Она зашла в свою квартиру и появилась с цветочным горшком, над которым парили, словно сбившаяся стайка мотыльков, нежно-сиреневые цикламены. – Смотри, какая прелесть!

Только мне этой прелести не хватало! Цикламен в нашей семье цветок особенный, считается, что он приносит в дом смерть. Появляется в доме цикламен – кто-то умирает. Примеры: прабабушка, дедушка и еще кто-то из родственников. Не знаю, откуда пошла такая легенда, вероятнее всего, от бабушки, мать не подвержена никаким предрассудкам, хотя семейное суеверное правило соблюдала: в доме никогда не было цикламенов. Дождавшись, пока Калерия ушла, я отнесла горшок двумя этажами выше и оставила на лестничном подоконнике.

Мать позвонила уже от Викеши. Опять пошли нудные наставления. Я разозлилась, и от злости прошла печаль. Поболтала по телефону с Наташкой, поблагодарила за цветы. Потом валялась перед телевизором с чашкой чая и пирогом, смотрела все подряд. Начинала входить во вкус одинокой жизни. Телевизор был в маминой комнате, и я осталась ночевать на ее тахте. В эту первую ночь без мамы мне впервые приснился сон, будто я иду по инкской тропе.

Тропа шла по горной круче, справа упиралась в отвесную стену, слева – обрывалась в ущелье, она была узкой, и я видела, как вниз, в мелкую речку, бурлящую, белую от бешенства, скатывается щебень. Мне было страшно, ноги немели, сердце замирало. Как вдруг я заметила впереди Филиппа Александровича. Он был одет, как Шерлок Холмс в Альпах из русского сериала: штаны три четверти, куртка, туристские ботинки и охотничья шляпа, а в руках посох. Шел он так уверенно, что я успокоилась. И почти сразу тропа ушла в лес, теперь уж действительно нечего было опасаться. Я не знала, как привлечь внимание Филиппа Александровича, ждала, он почувствует, что я за ним иду, и повернется, но так и не дождалась. Проснулась.

Не было у меня «любви хорошей», была тайная, безответная.

В голове моей обреталось много сорных мыслей, даже не знаю, где и набралась. В частности: «Мужчина должен быть чуть красивее обезьяны». Кто выдумал этот идиотизм? Неужели я представляла своего суженого лысым и пузатым? Ни в коем случае! Но я хотела, чтобы он был умным. Над моим письменным столом висела репродукция из «Огонька», портрет Эразма Роттердамского. Он меня привлекал своим умным аскетичным лицом с саркастическим, я бы даже сказала, ехидным выражением. Потом я увидела этот портрет в альбоме Ганса Гольбейна, там он был гораздо четче пропечатан, и оказалось, что выражение лица у него значительно мягче, это был просто старый усталый человек. Но, безусловно, умный и проницательный. Не то чтобы Эразм Роттердамский был моим идеалом мужчины, ни в коем случае. Но мне портрет очень нравился. На моей репродукции.

В первом классе я одновременно влюбилась во всех отличников. Их было трое, и все крайне неказистые. Во втором классе появился четвертый отличник, такой же мозгляк, но его я тоже внесла в свой список. В третьем классе я охладела к отличникам и уже ни в кого не влюблялась. Некоторые мальчишки нравились, но любовью это трудно было назвать.

Как-то я спросила маму, какое качество она больше всего ценит в людях. Ответила, не задумываясь: