- Не возьму.

- Что, сами думаете познакомиться? – она явно не привычна была к отказам, оттого и разозлилась, и, не умея с этой злостью совладать, поспешила выплеснуть ее на Анну. – Так вы чересчур уж староваты, ко всему хромаете. Кому нужна хромая жена?

- Ваша правда, никому… - этот мягкий голос заставил блондиночку ойкнуть, а Светлану замереть. – Но еще меньше нужна жена, не обладающая такой малостью, как такт и хорошее воспитание, я уж не говорю про совесть. Совесть, как понимаю, в нынешнем мире роскошь.

Анна почувствовала, как полыхнули щеки, и хотела было закрыть их ладонями, но вовремя – слава Сестрам – вспомнила о перчатках. Было бы потом… красавица с облезшей кожей.

- Простите, - брюнетка, как ни странно, ничуть не смутилась. – Мы не были представлены.

- Не были, - согласился Глеб. – Глеб. Белов.

- Светлана Таржицая, - брюнетка протянула руку, но та повисла в воздухе. Неловкий момент, и Глеб явно не собирался скрадывать неловкость.

Рука упала.

А Таржицкая… уж не та ли Таржицкая, которая является единственной и горячо любимою дочерью градоправителя, весьма себе пожилого графа Таржицкого, некогда сделавшего имя в боях при Тарчме, за что и жалованного орденом Полярной звезды?

Впрочем… какая разница.

- А это Татьяна. Венедеева…

И опять же, звучная фамилия. Венедеевы орденов не имели, зато имели несколько заводов и пеньковую фабрику, которую за последние десять лет дважды расширяли.

- Мы вместе учимся. В Академии…

Об Анне будто бы и забыли.

Хорошо.

Она не любила внимания, а перчатки стоило снять, пока ненароком и вправду лица не коснулась. Все же отвратительно, когда тебя отвлекают от работы.

- Маг жизни… третий уровень с потенциальным выходом на второй. А вот Светочка уже на втором, но ей прочат великое будущее… она целитель.

- А вы?

- А я… я так, с землей работаю, наивысшее сродство, хотя и тоска смертная. Цветочки, корешечки… порой выть готова, но что не сделаешь, чтобы папеньку порадовать.

Тоска?

Земля отозвалась, ей тончайший слой каучука и не преграда вовсе. Смертная? Эта девочка о смерти ничего-то не знает, как не знает и о жизни.

…корешочки…

Корешочки расплелись, хотя и норовили ухватить за пальцы.

- Не шали, - прошептала Анна, и плетехвост успокоился. Он позволил освободить себя от тесного горшка – еще немного и перерос бы окончательно – и поставить в заранее выкопанную ямку, на дно которой Анна бросила рыбьи головы.

Оценит.

Она осторожно укрыла корни рыхлой землей. И погладила лист, делясь силой. Саженца всего три, но плетехвост растет быстро, и силу темную жалует. А силы на той стороне, как Анна подозревала, скопилось изрядно. Это был последний из саженцев, и Анна сняла-таки перчатки, положив их на стул. А после, вцепившись в этот самый стул, попробовала встать.

У нее получилось.

Почти.

Стул вдруг покачнулся, и Анна, утратив равновесие, стала заваливаться. Упасть ей не позволили.

- Осторожнее, - с легким упреком в голосе произнес Глеб.

И когда вошел?

И как… и неудобно получилось. Настолько неудобно, что Анна покраснела.

- Спасибо, - тихо сказала она, цепляясь за руку.

Серая ткань пиджака оказалась жесткой, а сама рука – твердой. Ее подняли. И подали трость. И слегка склонили голову, показывая, что благодарность принята.

- Вы…

- Калитка была открыта. Все хорошо?

- Все замечательно, - Анна оперлась на трость.

Она разглядывала гостя, отметив, что за прошедшие несколько дней Глеб мало изменился. Правда, костюм несколько измят, а на манжете виднеется темное пятнышко, то ли крови, то ли грязи. Галстук к рубашке не подходит, а пара серег в ухе, пожалуй, выбиваются из мирного, даже степенного образа.