– Не похер ли в чем, – буркнул себе под нос и осторожненько выскользнул из-под Лиски, укладывая ее на лесную подстилку.

Пока развлекал себя ментальной дрочкой на нее, день стал вечером и пчелы летать практически перестали. Можно теперь и попробовать к вагончику сунуться с целью взломать дверь и устроиться на ночлег более удобно, да и какой-нибудь жратвой разжиться.

При ближайшем рассмотрении прицеп показался мне даже более добротным, чем раньше. Метров шесть длиной и жилая средняя часть где-то в два шириной. Наверху кстати бочка по прикидке на полтонны. Неужто нам тут и нечто вроде душа обломится за все наши злоключения? Только бы суметь дверь вскрыть как-нибудь. Я поднялся на три высоких ступени, взялся за ручку и чуть на жопу не брякнулся, когда от моего рывка, в который я силы так хорошенько вложил дверь взяла и легко распахнулась.

– Охереть! – я даже присвистнул, оглядев чистую комнату, стены и потолок которой были обшиты деревом. – Да мы живем прямо! Еще и по-царски!

С одной стороны неширокая, но аккуратно, чуть не по струнке заправленная клетчатым одеялом лежанка, дальше стол у окна с парой стульев, полки с кучей всяких консервов и прочих припасов, посуда. И даже хрень такая, как бишь ее… керогаз или примус, пахнущая керосином, имелась, и лампы две тоже керосиновые. Вдоль противоположной стены рядки алюминиевых фляг и развешаны всякие непонятные штуки, наверняка для работы с пчелами. Но самый цимес – в дальнем конце комнаты было действительно пространство, отделенное от всего клеенчатой душевой шторкой. Отдернув ее я увидел кусок пола в кафеле с невысоким бортиком и сливом посредине, на деревянном табурете мыло с мочалкой. Крутанул вентиль у потолка, и полилась водичка. Чуть теплая, нагретая исключительно солнцем за день, но не ледяная же речка!

Я буквально бегом рванул обратно за Лиской, и, нырнув под низкий полог из еловых веток, завис-таки на пару секунд, уставившись на нее. Коленки голые сбитые к животу подтянула, ладони под щеку подсунула, свернулась чуть не клубком, жопку круглую, такую, что аж челюсти вцепиться сводит, оттопырила и спит. Спустить бы эту сраную джинсу, открыть себе вид на плотно сжатые в таком положении губы естества, нырнуть между ними языком, чтобы проснулась, охреневшая и сразу промокшая… Не удержавшись, наклонился и провел ртом по ее бедру прямо до бахромы на джинсовых коротких шортах и пальцами скользнул, едва касаясь, по тому самому, горячему местечку, что искушало меня уже адски. И тут же чуть не взвыл, когда она неожиданно вцепилась в них, с силой выворачивая в обратную сторону, на излом.

– Убью у*бка! – зашипела она свирепо, ну натуральная фурия берсеркнутая.

Вскинул голову, наши взгляды столкнулись, и меня даже передернуло. Глаза у Лисицы были просто бешеные, хотя еще и подернуты сонной пеленой, и она судорожно шарила рядом с собой второй рукой.

Она моргнула, проснувшись окончательно, и отпустила, почти отбросила мои бедные пальцы.

– Мажор, ты больной совсем? – зарычала она. – А если бы я камень или палку нашарила! Ты башкой своей думаешь?

– Так нечем, – рассмеялся я, про себя снова задаваясь вопросом, что же за жизнь у нее была в этом клятом детдоме или еще где, если спросонья вот такая первая реакция. Бить, ломать, защищаться любой ценой и всем, до чего дотянешься. – Все же выбилось. Вставай, Лиска, я там нам хоромы на переночевать нашел. Со жрачкой, настоящей кроватью и даже душем!

– Ты гонишь?

– Не-а. Пошли!

Она еще сонно и подозрительно щурилась, потирая помятую щеку, когда подходили, но, только заглянув внутрь вагончика, рот открыла.