– Не положено, – отрезали с той стороны. – Вот будут новости, что ваши родоки платить готовы, и тогда получите и воду, и пожрать.

– Да что же вы за твари такие жадные! – вышла из себя моя соучастница и несколько раз в сердцах пнула дверь. – Скоты гадские! Суки конченые! Воды дайте! Вон Антоху уже убили, не дышит почти, а я умирать тут не хочу!

– Слышь ты, коза драная, а ну затихла! – рявкнул тот, кто до этого в разговоре не участвовал. И, судя по слегка заплетающемуся языку, он был пьянее остальных.

– Да пошли вы!

– Язык свой прикусила, шалава! Еще раз по двери стукнешь или заорешь – и я вам с женишком под дверь “Черемухи” пшикну чуток, поняла? Поплачете от души и как раз попьете. Будете друг с друга сопли со слезами слизывать.

– Гандон штопаный, – процедила девушка, разворачиваясь к двери спиной и сползая по ней.

Бандюки быстро ушли, матерно комментируя воспитательные достижения своего подельника.

– Обломинго, – хрипло произнесла она. – Они и не собирались открывать.

– Погоди отчаиваться, – присел я с ней рядом. – Это еще не все.

– В смысле?

Я мог, конечно, ошибаться, но в голосе первого говорившего с нами я почуял нечто… Намек, что ли, на способность дать слабину. Почти уверен, что приди он один, и дверь бы открылась, и на воду его бы Лиска развела.

– В прямом. Ждем. Время есть еще.

– Херня все это.

Она подскочила и принялась выхаживать по кругу вдоль стен, и я ее не трогал. В чем я мог ее заверять? Что жопой чую, что шанс будет? Это ни хрена не довод.

И все же моя интуиция не подвела, и спустя минут сорок-час снова послышались шаги, и засветилась щель под дверью. Лиска подскочила обратно, я тоже встал в свою изначальную позицию.

– Эй, ты, как там тебя! Ульяна! – окликнули из-за двери. – Слышь, хочешь в тепло? Попьешь, и похавать дадим.

– Хочу! – с готовностью отозвалась моя лисица.

– Сильно хочешь?

– Очень.

– А как насчет отработать?

– Вы охренели?

– Соглашайся, – прошептал я в самое ее ухо, – но не сразу.

– Ну не хочешь – как хочешь, – вступил в разговор второй ублюдок. Вдвоем пришли в этот раз. – Видно, не в край еще прижало. Посиди, еще подумай.

– Постойте! Не уходите, пожалуйста! – Лиска наподдала в голос жалобности. – У меня руки от веревки уже отнимаются! И пить невыносимо хочется! Выпустите меня, умоляю! Что нужно делать?

– Ну здрасти, – в явном нездоровом оживлении хохотнул ее собеседник. – Ты же не маленькая, знаешь. Порадуешь нас, а мы тебе сделаем хорошо.

– Порадую? Как? – включила дурочку Лиска.

– Как пойдет, – уже заржали откровенно глумливо. – Начнешь ротиком, а там глядишь – и разогреешься. Мы тебе и нальем для разогрева, если послушная будешь. Ну? Чего притихла?

– А если я завтра вашему старшему все расскажу?

– Ну и дура будешь, значит, и останешься в холоде и без воды. А нам тебя только бить и силком брать запретили, а если по доброй воле пойдешь, то ничего не будет, ясно? Ну так идешь, или мы сваливаем?

Лиска отыскала мою руку в темноте и сжала.

– А как же Антон? Ему плохо совсем. Он же без сознания.

– А то не наша печаль. Лежит, пусть и дальше лежит.

– Хорошо… – она деланно запнулась, будто страдая от стыда, и, резко сжав напоследок, отпустила мою кисть. – Только… давайте ничего такого… только ртом. Я боюсь забеременеть.

И таким же тоном придушенно невинным произнесла эти слова, в которых на самом деле порочности через край, что, зуб даю, у тварей за дверью стояками мозги вышибло окончательно.

– Ну ртом – так ртом, – заржали они. – Смотри, без фокусов только! От двери отошла!

– Хорошо!

Даже сквозь лязганье замка я слышал, как нервно сглотнула мелкая. Если начнут сначала фонарем шарить по всему подвалу, то полетит к чертям наш план.