Машенька занимала платную одноместную палату. Со всеми удобствами, свежим ремонтом, но все равно – такую неуютную. На узкой больничной кровати, застеленной казенным белым бельем, с капельницей, тянувшейся тонкой прозрачной змейкой к сгибу локтя, она казалась такой маленькой. Бледной, обессиленной и очень старой.

– Катюша, – прошелестела она, с видимым трудом поднимая веки. – Ну что ты сорвалась, со мной ведь Дима. Опять с работы отпрашиваться пришлось?

– Да как я могла не приехать? На работе все в порядке, не беспокойтесь, – соврала Катя. Отпускать еще на два дня ее не пожелали, и она просто ушла, оставив на столе заявление об увольнении. – Что случилось?

– Ничего особенного, просто старость. Это со всеми случается рано или поздно. – Машенька перевела дыхание, будто даже разговор ее утомлял. – Но мне уже гораздо лучше. – Посмотрела на Диму, едва повернув голову. – Пожалуйста, дай нам поговорить наедине, пока ко мне не заявились с очередными процедурами.

Он вышел. Катя села на стульчик возле кровати, нерешительно коснулась руки Машеньки, лежавшей поверх одеяла. Накрыла ее ладонь своей. Кожа ее была сухой и прохладной, пергаментно тонкой. Словно у древней рептилии, чудом дожившей до наших дней.

– Вам просто нужно больше отдыхать, – собравшись с мыслями, сказала Катя. – Я теперь могу поработать вместо вас в «Котейной», даже вдвоем с Симой мы справимся. Дима обязательно вас исцелит, и все будет, как раньше...

– Довольно мучить себя и его. Я и так живу гораздо дольше, чем должна. Но не будем об этом. Я хотела тебя попросить... Конечно, настаивать на таком было бы жестоко, но... Заберешь моего кота?

– Вы имеете в виду... – Катя запнулась, видя, как Машенька кивнула в ответ. – Он никакой не кот. Он человек. Разве можно вот так, словно вещь, из рук в руки?

– Нет, дорогая, человек он только временно. Сама ведь догадываешься. Скоро у него не будет причин сохранять в себе хоть каплю человечности. И тогда, если он останется один, то постепенно превратится в чудовище.

В воображении Кати возник образ Димы в его кошачьем облике. Но не гигантского монстра, раздирающего демона на куски, а пушистого кота с двумя хвостами, прятавшегося в ее спальне.

– Знаю, это тяжело. Но твоя жизнь вообще не будет легкой, какой бы путь ты ни выбрала, – продолжала Машенька. Ее слова казались хлесткими, как пощечины. Катя едва сдерживалась, чтобы не заткнуть уши, а лучше выбежать вон из этой палаты. Подальше от приторного, сладковато-горького запаха лекарств, от безжизненной белизны и предчувствия смерти. – Вы способны друг другу помочь, если отважитесь, только и всего. Я не намерена обременять тебя словом, данным умирающему, ничего подобного. Просто подумай. Мне будет легче, зная, что ты подумаешь об этом.

Надо бы пообещать по-хорошему, чтобы ее успокоить. Катя с жестокой рациональностью осознавала: Машенька не преувеличивает, она и впрямь умирает. Неизвестно, сколько ей осталось, но точно недолго. Но соврать все равно не получилось.

– Не могу, – пряча глаза, сказала она. Понимая, что еще не раз пожалеет об этом. – Если он захочет быть со мной, то будет, но по доброй воле. Решать за него или чем-то обязывать я не стану. Наверное, вам это покажется глупым, но я не хочу сама превращаться в чудовище.

– Ты хоть понимаешь, от чего отказываешься? – улыбнувшись едва-едва, выдохнула Машенька. – Он, конечно, не всесилен, но способен на очень многое. Ты не будешь знать болезней и бедности. Перестанешь бояться – он защитит. Никогда не будешь одинока – бросить тебя он не сумеет...