– Что, я не имею ничего общего с искусством, – говорит одессит, – чтобы я платил за билет? Я не хам какой-нибудь, я хорошо знаком с парикмахером из фарса и имею, кажется, право сидеть в первом ряду по контрамарке.

Но это еще не все.

Одесский зритель, как платный, так и бесплатный, – все уже видел и его ничем не удивишь.

Дайте ему, например, сейчас Цесевича, он только скорчит гримасу и скажет:

– Э, важная вещь? Я слышал самого Шаляпина.

Привезите ему завтра в Одессу Фокиных, он презрительно улыбнется:

– А Цукки я не видел? Ах, как она танцевала, Боже мой, как она танцевала. Так вы мне показываете Фокиных. Тоже интерес?

Привезите «художественников» в их лучших постановках, одессит отмахивается руками:

– Это ерунда, а вот когда у нас была труппа Соловцова…

Одесский театрал ничему не удивляется и ничем не восхищается. Впрочем, кроме тех артистов, которых создала сама Одесса.

– Хенкина и Утесова.

Это действительно непревзойдение, и выше этого нет ничего в искусстве.

Артисты боятся Одессы пуще огня и моря.

– Одесса… это такой город, это такой город… – говорят артисты, перефразируя Салтыкова, – географии не знает, арифметики не знает, но кровь кому угодно пустит.

Одессит страшный любитель музыки, но он в один год похоронил филармонию и похерил оперу в Городском театре.

Из всех видов театрального искусства Мельпомены, Талии и Терпсихоры одессит предпочитает кино, причем сидит сразу два сеанса не столько из интереса к картине, сколько потому, чтобы дома не жечь электричества, и просто чтобы его видело как можно более людей.

Когда-то, правда, Одесса любила театр и хвасталась:

– У нас первая опера в мире.

– У нас же драма, так в Ковентгарденском театре нет такого балета, как наша драма.

Вообще в Одессе был век расцвета театра, но он давно прошел и его с успехом заменил век расцвета валюты.

1919

У одесского дельца, вечно куда-то спешащего, размахивающего руками и отрывающего у вас во время разговора от избытка энергии пуговицу от пальто, я как-то спросил:

– Бываете в театре?

– Где? – изумился он, как будто наскочивши на гвоздь.

– В театрах бываете? Вот у вас хорошая драма, что бы там ни говорили. Посещаете вы ее?…

– Вы с умом или вы без ума? – ответил он вопросом на вопрос. – Вечером же у Робина биржевые собрания, – так куда я пойду, в театр или на биржу? Форменный идьёт! – Дружески попрекнул он меня. – Оставьте ваши декадентские штучки, – перебил он меня. – Что вы скажете лучше на батумскую биржу?

– А что такое?

– Боже мой, он не читал? Ведь там фунты по 730…

– Чего фунты? – наивно спросил я.

– Боже мой, чего? Это какой-то «наивник», а не одессит. А франки там 22…

– Чего 22? – опять спросил я.

– Боже мой, он вовсе не следит за литературой…

– Вы посмотрите хоть «Темное пятно». Чудесная, сочная, изящная комедия.

– Оставьте, на что мне темное пятно? Если бы оно было масляное или хотя бы керосиновое…

– Почему, – спросил я одесского интеллигента, – вы не ходите в театр?

– Неужели вы забыли завет Белинского: «Идите в театр, умрите в театре»?

– Какого Белинского? – удивился он. – Ах да, в Одессе улица есть. Знаменитый трагик? Ну, знаете ли, теперь надо это изречение изменить: «Идите в театр, умрите после театра».

– Это почему?

– А попробуйте не отдать добровольно вашего пальто? Останетесь в живых? Нет уж? не пойду я лучше в театр… О пьесе я прочту рецензию и всегда смогу сказать, что я был в театре…

Одесская театралка объяснила мне, почему она не ходит теперь в театр:

– Нельзя раздеваться! – Холодно! Ну как же я надену платье с большим декольте. Бриллианты мне мой Сенечка тоже не разрешает по вечерам надевать. Он говорит – не для того я трудился и «делал» кофе, перец, изюм, чиры, дрова, чтобы ты возвращалась из театра…