— Инга Юрьевна, — при Тёмке я — нарочито официален, он и так про мою Белль, наверняка, гадости думает в меру своего долбоёбства, не стоит давать лишних поводов: — разрешите переправить вас в более безопасное место.

Малышка кивает, и я подхватываю её на руки.

Такая лёгонькая, такая доверчивая, такая моя. Она склоняет мне голову на плечо и прикрывает глазки.

У меня аж сердце заходится от щемящей нежности и боязни причинить ненароком вред этому ангельскому созданию.

Мы уже почти добираемся до двери, когда вслед несётся вопль Тёмки:

— Валера! Брат! Не бросай меня здесь! Валера! Я боюсь, — и рыдания.

Он мечется там, на своих растяжках и аппаратах. И мне его жаль, но его не тронут. Даже среди наших нет настолько зверей, чтобы обижать инвалида. А уж спецура тем более не будет.

Поэтому нужно спрятать Ингу — я не знаю, какие распоряжения насчёт неё. Значит, малышку лучше спрятать, пока ситуация не прояснится.

Инга трясётся в моих объятиях и, кажется, всхлипывает.

Да уж, каждый день в этом доме приносит ей те ещё положительные эмоции!

— Тсс, девочка моя, — шепчу, уткнувшись в волосы. — Всё будет хорошо.

Она согласно всхлипывает и сильнее приникает ко мне.

Вот так, правильно, ничего не бойся.

Я с тобой. Никому не дам в обиду.

Приношу её на чердак — даже если в доме начнётся шмон, тут искать будут в последнюю очередь. Зато тут есть диван, телевизор, ванна, а рядом, из комнаты прислуги, в щелочку подглядывает Айгуль.

Потом выходит к нам, и когда я бережно опускаю Ингу на ноги, становится возле неё — верная защитница, готова беречь хозяйку.

— Посидите обе пару часиков тихо, пока я всё улажу, — успокаиваю женщин.

Айгуль понятливо кивает, а вот Инга… она смотрит как-то странно и мнёт край своей юбки.

Её нервозность передаётся и мне, поэтому говорю резче, чем планировал с самого начала:

— Инга Юрьевна, тут относительно безопасно, притаитесь здесь, пожалуйста. Скоро я разрулю ситуацию и приду за вами, — но на лицо стараюсь нацепить максимально доброжелательным выражение, на которое сейчас способен.

— А как же вы, Валерий Евгеньевич? Это же может быть опасно! — тревожится она, и ее тревога ехидою царапает мне сердце — фальшивка! А так хочется настоящего!

Горько хмыкаю.

— Ну что ж, избавитесь от ненавистного чудовища, мерзкого монстра. Радуйтесь, Инга Юрьевна, иногда мечты сбываются! Ваша, очевидно, была избавиться от меня! — зло выплевываю я слова, разочарование подзуживает грубить ей.

А она злится, в огромных глазах дрожат слёзы.

Тишина повисает такая, хоть ножом режь. Её и режет громкий звук пощёчины.

Инга вкладывает всю свою цыплячью силу в оплеуху. Щека начинает сразу гореть, довольно сильно ударила. Хватаю ее руку, поворачиваю покрасневшей ладошкой кверху и нежно целую, глядя ей прямо в глаза.

Успеваю лишь прошептать:

— Спасибо…

Как внизу слышу дробный топот.

Выскакиваю на лестницу.

Криков нет, спецура раздает команды жестами, никогда не выдает себя криками! Даже топочут сейчас только потому, что идут на официальный штурм.

И какая сука меня сдала?

Торопливо спускаюсь по лестнице на первый этаж и сразу утыкаюсь в своих парней, уложенных рядком мордами в пол, у всех рук за спиной застегнуты наручниками. Сволочи! Ребятам же адски неудобно, почти болезненно так лежать.

Крепче всех досталось Понту, видимо, за понты. Ничему его жизнь не учит.

Всего у спецуры бойцов человек десять, моих вполовину меньше, плюс мой приказ не лезть в бутылку. Так что пусть эти махровые «миротворцы» не корчат из себя победителей.

 Главным у них какой-то зеленый лейтёха. На штурм усадьбы Пахома только лейтенанта выделили? От вопиющего неуважения аж скулы сводит.