– Выходные? Какие еще выходные? – несказанно удивилась, вскинув на меня взгляд, девушка.

– Ну, мне старший триарх… этот, как его… Оскар Бартинелли… говорил, что полагаются они каторжанкам, дескать… вроде как, – попытался растолковать я, но в итоге смешался и растерянно уставился на недоуменно хлопающую глазами девушку.

– А, эти выходные, – кивнула златовласка, похоже, наконец-таки сообразив, о чем идет речь. – Один, Кэр. Каторжанкам полагается всего один выходной в год, – чуть кривовато улыбнувшись, сказала она. – Поэтому многие там свой срок заключения не в годах, а в выходных днях исчисляют…

– А что насчет праздничных дней? – перебил я ее, начиная подозревать, что просвещавший меня о каторжных порядках Бартинелли слишком уж все приукрасил. Или, вернее, просто умолчал о многих важных моментах, все сильно меняющих в нарисованной им благостной картинке.

– Их немного, – вздохнув, пожала плечами девушка. – Да и сокращенный двенадцатичасовой день лучше, конечно, обычного, четырнадцатичасового, но не так чтобы сильно.

– Нет, в самом деле, в Надзорном ведомстве порядочные люди не служат! – возмущенно произнес я, озлившись на себя, доверчивого лопуха, и на этого брехуна Оскара. С трудом погасив обуявшую меня злобу, буркнул: – Мало того что обременяют слабых женщин тяжкой многочасовой работой, не давая им никакого отдыха, так еще и не кормят толком.

– Это каторга, Кэр, – без тени улыбки заметила Энж и теперь сама уже успокаивающе коснулась рукой моего плеча. – Да ничего, жить там все же можно. Даже если оставаться без ужина. – Но прозвучали ее слова не слишком-то уверенно, и, поняв это, девушка добавила: – Ведь ночь можно и перетерпеть, а для восполнения сил вполне достаточно сытных завтрака и обеда.

На что я довольно скептически хмыкнул. Ибо говоря все это, Энжель не удосужилась убрать голодный блеск из своих глаз… Да и как ни крути, а заметно осунулась она за время, проведенное на каторге. Значит, ее питание было явно недостаточным.

– Нет-нет, Кэр, правда! – попыталась убедить меня златовласка. – Остаться без ужина несколько раз в неделю – это ерунда! А вот… – Смущенно запнувшись, она замолчала.

– А что тогда не ерунда? – насторожился я.

– Ну… – замялась поначалу Энж. – Просто я ведь большую часть времени в карцере провела… А там из еды только хлеб да вода, – потупившись и вздохнув, все же сказала она.

– Ты? В карцере? За что?! – возмутился я, проникаясь острым желанием вернуться на Коуриджскую каторгу и жестоко покарать того, кто додумался сунуть бедняжку златовласку в этот их металлический ужас – карцер, явно имея поводом лишь желание поиздеваться над ней.

– Ну… Много за что… – попыталась уйти от ответа явно не желающая развивать эту тему Энжель. – Просто я, как это там называется, – вечная залетчица… – видя, что я не отстану, с покаянным вздохом созналась она, чуть при этом покраснев.

– Ты – залетчица?! – обалдело разинул я рот, не в силах поверить в услышанное.

В голове просто не укладывалось, что такая лапочка, как Энжель, вела себя на каторге так, что ее на вполне резонных основаниях отправляли в карцер.

– Угу, – подтвердила, не смея на меня и глаз поднять, девушка, водя указательным пальчиком по столу.

– И что же ты там такое творила? – полюбопытствовал я, придя в себя после такого шока.

– Да ничего особенного, – заверила она. Но потом все же начала со стеснением перечислять: – День карцера мне дали за нарушение режима… это когда я подъем во второй раз проспала и ни на завтрак, ни на работу не пошла… Три – за злостное вредительство… когда не в тот чан алхимический реагент весь день таскала… Целую неделю – за драку с другими осужденными… Ну, там я совсем не виновата была – тогда одна гадина из старожилов меня милым котенком назвала и попыталась за щечку потрепать… вот… А… а в последний раз меня вообще отправили в ящик на месяц.