Я не знал, как мне быть: скоро съезд на Кольмар,[18]
Но разумно ли будет съезжать с автострады?
Пишешь ты: “Надоело. Ты псих и фигляр.
Всё, конец! Я по горло сыта этим адом”.
В отношеньях, короче, возник холодок —
Да, проходит любовь, это старая тема.
Но я духом не пал и, проверив гудок,
Затянул потихоньку мотив из “Богемы”.
II
Немцы – свиньи, но асы по части дорог,
Так мой дед говорил, человек очень тонкий.
Я был близок к истерике, гнал на восток
И приветствовал гладкость германской бетонки.
Это было как бегство, я больше не мог,
Нервы сдали совсем от бессмысленной гонки.
Бак пустел, но до Франкфурта хватит и трети,
Там друзей заведу, и, сосиски жуя,
Будем с ними шутить и смеяться над смертью,
Обсуждать судьбы мира и смысл бытия.
Обогнав два фургона, везущие мясо,
Я запел, водворясь на своей полосе.
Ничему не конец! Замаячил над трассой
Образ радостей жизни в их зыбкой красе.
Любовь, любовь[19]
В порнокиношке, выпуская вялый пар,
Глядят пенсионеры
На плохо снятые соитья юных пар
Без всякой, впрочем, веры.
Да, вот она, любовь, подумалось мне, вот
Лицо ее без грима:
Одни прельстительны – и к ним всегда влечет,
А у других – все мимо.
Не верность, не судьба, а только тел одних
Взаимопритяженье;
Привязанность оно не порождает в них,
А жалость еще меньше.
Одни прельстительны – любимы, стало быть.
Вот им – оргазм награда.
А сколько тех, кому тут нечего ловить,
Мечтать, и то не надо.
Лишь одиночество их может ожидать
Да плюс злорадство самок,
Лишь вывод: “Это все не для меня, видать”.
Такая мини-драма.
Так и умрут они, обмануты в своих
Лирических мечтаньях,
С презрением к себе, что сделалось для них
Привычным, как дыханье.
Я обращаюсь к вам, кто не бывал любим,
К вам, братии опальной,
Не приобщившейся к утехам никаким
Свободы сексуальной:
Вам не о чем жалеть – ведь все равно любви
И нет, и не бывало,
Есть жесткая игра, чьей жертвой стали вы,
Спорт профессионалов.
Природа[20]
Я не завидую восторженным кретинам,
В экстазе млеющим над норками зверей.
Природа сумрачна, скучна и нелюдима,
Ни символ, ни намек не зашифрован в ней.
Приятно за рулем, катя на “мерседесе”,
Пейзажи созерцать и смену панорам,
И скорости менять, и ощущать в процессе,
Что реки, горы – всё, весь мир подвластен вам.
Скользит под солнцем лес, он тянется в ущелье,
В нем древних знаний свод как будто заключен,
В нем чары тайные как будто уцелели,
Проходит час-другой – и разум усыплен.
И вы выходите. Прощай, покой. Еще бы!
Вы спотыкаетесь, кругом полно корней,
Какой-то дряни, мух и гнусная чащоба,
Абсурдный, чуждый мир колючек, змей, камней.
Вам хочется туда, где выхлопные газы,
Заправки, паркинги и барной стойки блеск.
Но поздно. Холодно. Стемнело как-то сразу.
Вас в свой жестокий сон затягивает лес.
В отпуске[21]
Время замерло. Жизнь обернулась пробелом.
Плитки всюду размечены солнцем, как мелом.
Все уснуло, и в послеполуденной дреме
Только блики играют при каждом изломе.
Воздух давит на плечи, как влажная бездна,
Насекомые бьются о стекла дремоты.
То ли с жизнью свести окончательно счеты,
То ли в секту податься… Да все бесполезно!
Как всегда, здесь темнеет примерно с пяти;
Доживу до рассвета, без смысла и цели.
Сотни ротиков тьмы задрожат еле-еле;
День придет, но надежде уже не прийти.
“Чистейший первозданный свет…”[22]
Чистейший первозданный свет
Зажегся в море, как пожар.
Жизнь – бремя бесполезных лет,
Земля – подумать только! – шар.
На пляже некая семья неторопливо
Возилась с барбекю. Они с негромким смехом
Готовили еду и открывали пиво.
Чтобы попасть на пляж, я ланды все проехал.
Легла на водоросли мгла,
Урчало море, точно зверь;