Ася была такая хорошенькая, юная, простая. В ней не было ежесекундной готовности к обороне, как в женщине пожившей и умной, вроде княгини. Даже то, что Вера Игнатьевна считала глупостью, для Кравченко было всего лишь детской неразвитостью ума, жадной младенческой пустотой. Со всей очевидностью Владимир Сергеевич увяз в своём чувстве к Асе. Она же его чувства попросту не замечала.

– Вам нужна помощь, Владимир Сергеевич? Вы хотите о чём-то распорядиться? Я к вашим услугам! – Ася шутливо поклонилась ему, как мушкетер, подметая пол воображаемой шляпой.

– Анна Львовна!..

Она так внимательно смотрела на него, ожидая рабочих указаний, что Владимир Сергеевич смутился. Кто делает признания в такой обстановке? «Вы всё принятое пересчитали и занесли в соответствующие ведомости и журналы? Кстати, я люблю вас, не изволите ли выйти за меня замуж, как только у вас окончится смена?» Не надо быть дворянином, не надо быть офицером, не надо быть врачом, чтобы понимать нелепость подобного.

– Всё ли в порядке, Анна Львовна?

– Всё чудесно, Владимир Сергеевич! – воскликнула Ася. – Я и моё право!

Господин Кравченко удивился. Ему был знаком гендиадис Dieu et mon droit[9], утверждавший право монарха на корону, равно и игрища с этим девизом, где Бога с лёгкостью меняли на «Я»: Moi et mon droit[10]. Но откуда это в Асиной головке? Неужто у неё есть время читать этого рода периодику и ходить в подобного характера собрания?!

Но Ася продолжала безмятежно тараторить:

– Всё прекрасно! Великолепно! Мы с Александром Николаевичем всю ночь разбирались с новой пароформалиновой камерой. И с аппаратом Рентгена. У-у-у! Какой он умный! Я об Александре Николаевиче, – Ася рассмеялась. – Рентген, конечно, тоже умный. Он помог мне все-все инструменты распаковать. Не Рентген, Белозерский!

Владимир Сергеевич носом повёл на всякий случай, хотя это было невозможно: заподозрить Анну Львовну в употреблении спиртного. Она для этого слишком чиста, юна…

– Великолепно, когда есть деньги! – экстатически подытожила Ася.

Владимир Сергеевич смутился. Подозревать Асю в поклонении золотому тельцу ещё нелепее, чем в увлечении Бахусом.

– Нет-нет-нет! Я не к тому, что деньги делают человека лучше или хуже, – сестра милосердия не обращала внимания на эмоциональные метаморфозы Владимира Сергеевича, она, похоже, общалась с собой. – Просто… Просто как же это замечательно, что у нас вдоволь белья, перевязочных материалов, лекарств. Новые операционные столы! Все эти аппараты-агрегаты! А не будь денег… Мне-то самой ничего не надо, я довольствуюсь самым малым. Хотя… Хотя я тоже хочу и красивых нарядов, и путешествий за границу, как Вера Игнатьевна. И чтобы все меня любили, как княгиню.

– Веру Игнатьевну далеко не все любят, напротив. Врагов у неё куда больше, чем друзей. Я вовсе не желаю вам такого пути, как у княгини. Он непрост. Осознавая права, княгиня Данзайр осознаёт прежде обязанности. Она очень умная женщина.

– Ах, и вы её любите, и вы от неё без ума! Что ж такое-то! – совершенно беззлобно воскликнула Ася и выпорхнула из операционной. Донёсся её весёлый голосок: – Я за следующими коробками нового.

– Нет, Анна Львовна! Я люблю не её, – тихо сказал Владимир Сергеевич, улыбнувшись новому операционному столу.

Иван Ильич остановил Клюкву у подъезда большого господского дома. Концевич вышел из кареты с саквояжем в руках и с равнодушным лицом направился к дверям.

Георгий удивлялся тому, что госпитальный извозчик дорогой не проронил ни слова. Обыкновенно эта публика невероятно разговорчива, за редкими исключениями. С одним из исключений он недавно познакомился. Вера Игнатьевна посылала с поручением к извозчику при борделе, Авдею. От него у Георгия морозом кожу драло. Не от страха – не из пугливых, а от неразгаданности Авдея. Георгий любил людей простых, понятных. Иван Ильич был именно из таких. А чего вдруг он с Георгием и колоть не колет, и пороть не порет, а торчит копылом, как деревянная рогатина наизготовку? Чёрт его знает! Может, опасается, что работу у него новый человек оттяпает? Надо на разговор его вытянуть. Иначе как узнать? С человеком бок о бок придётся, в одном окопе, надо разъяснить.