– Вообще-то я больше люблю круассаны. – Варя невольно перехватила ироничный тон Андрея.

– Знаю. Меня всегда поражала эта твоя способность: есть столько сладкого и выпадать из джинсов. А бедный Пашка из-за тебя все растет и растет вширь.

– Из-за меня? – Варя притворно возмутилась. – Я ему еду в рот не заталкиваю.

– Ну да. Просто покупаешь гору вкуснятины, вываливаешь на стол и приглашаешь друже в гости.

Варя хмыкнула и почувствовала, как тревога отпускает – будто само спокойствие погладило теплой ладонью. Из телефона не капало ядом. Не слышалось затаенной обиды или злости. Андрей говорил как прежде – до того дня, когда Варя заявила, что они не могут быть вместе.

Она помнила эту сцену, будто расставание случилось вчера: несколько секунд Андрей молча смотрел на нее, точно на какое-то сложное уравнение, и все больше мрачнел, понимая, что не в силах решить его. «Объясни», – наконец произнес он. Варя попыталась, но Андрей ничего не понял. Да она и сама знала, что несет невразумительную чушь. Сцена закончилась хлопком двери и двухмесячным молчанием. А теперь, похоже, все прошло.

Стоило вспомнить тот день, как легкость внезапно пропала и на ее место пришло что-то непонятное, душное и липкое. Чувство, похожее на сожаление. Будто Варе на самом деле хотелось, чтобы Андрей устроил скандал, а не разговаривал с ней в своей обычной шутливо-серьезной манере.

Ей хотелось, чтобы ничего не проходило.

– Знаешь, есть люди, которые запрещают себе злиться или влюбляться. – Он сделал легкий акцент на последнем слове, и Варя подумала: не намек ли? – А мы с тобой, получается, запрещаем себе грустить. Я рассказывал, как в детстве не пошел на похороны дедушки и вместо этого весь день гонял в «Нинтендо»? Даже не заплакал ни разу. Хотя вообще-то дед был моим лучшим другом.

– Не рассказывал. Только то, что он учил тебя делать модели кораблей.

– Хм, ты помнишь? – Повисла пауза. – Жаль, из этого ничего не вышло. Ну, кроме одной жалкой попытки.

– Ты все-таки построил корабль? Как хотел?

– Оу… – он замялся, – нет. Дедушка сам делал детали, собирал инструменты всю жизнь, а я – так. Склеил кое-какую поделку, но… выкинул. Дед, если бы увидел, ввернул бы что-нибудь в своем духе: «Кто рангоут сам не вытачивал, тот время зря растрачивал».

– Твой дедушка был моряком?

– Нет. Работал на заводе, море видел один раз в жизни, но на обед звал исключительно криком «Свистать всех наверх».

– Звучит весело.

Варя перешла в гостиную, расположенную в эркере, и пять окон уставились на нее со всех сторон. Она надеялась обнаружить кресло или диван, но увидела лишь несколько коробок у дальней стены. В отличие от других комнат, здесь не было ни пауков, ни черепушек – ни одной бутафорской пугалки. Вряд ли у Сары кончились карманные деньги или фантазия. Скорее всего, сестра просто не успела навести здесь «порядок».

Пустоту заливал прохладный свет, какой бывает лишь ранним утром. День еще не определился, каким станет, когда вырастет, – пасмурным или солнечным. Варя на всякий случай опустила жалюзи на всех окнах и уселась на пол, скрестив ноги.

Андрей рассказывал о дедушке – о его гараже без машины, и запахе дерева от судовых деталей, и как мелкая стружка забивалась в кроссовки. Варя улыбалась, и липкое чувство потихоньку рассасывалось.

Взгляд скользнул по приоткрытой двери стенного шкафа. Из темноты что-то сверкнуло. Варя присмотрелась. Золотистое и… живое? Брови двинулись к переносице: что за ерунда лезет в голову с недосыпа? Наверняка обыкновенная пуговица. Странно, что Чжан хранит в пустой квартире одежду, но почему бы и нет. А может, это Сара захватила с собой кофточку или платье по случаю дня рождения.