— Мне кажется, что твои манеры слишком хороши для этого города, — тихо заметил Вил Михайлович, когда они проходили мимо.

— Стараюсь не прозевать то, что дает мне судьба, — признался Владик. — Но выше головы прыгать не собираюсь. Нет во мне авантюризма.

— Это похвально. Далеко пойдешь, молодой человек, — ответил Вил, пробираясь в нутро «Буревестника».

Подобных мест в городах бескрайнего СССР было множество. Еще недавно сюда приходили слушать музыку, выпивать, танцевать, смеяться и знакомиться. Подразумевалась веселая, расслабляющая атмосфера, но Вил не мог понять, что именно такого веселого было в этих узких коридорах, заканчивающихся неожиданными поворотами, в выцветших обоях, плохо наклеенных на древние газеты. Ему казалось, что в свете тошнотворно-желтых ламп он может разобрать революционные заголовки, проступающие ядовитыми чернилами сквозь тонкий слой с цветочным узором.

Обязательным элементом на полу были ковровые дорожки. Их будто в издевку стелили абсолютно везде и если летом они были просто нелепыми, то ближе к зиме становились поистине отвратительными. Сотни пар обуви заносили снег в помещение и неравномерно распределяли его по этой ворсистой трассе. Это смазывало цвета и преобразовывало покрытие в подобие чавкающего болота.

На потолки Вил старался не смотреть — он и так чувствовал, что их не пощадила невнятная бурая краска, а светильники были безвкусным образцом какого-то подражания.

Это нелепое совокупление стилей рождало форменную безвкусицу, внутри которой не захотел бы находиться ни один нормальный человек. В подобных местах всегда было очень накурено. С такой силой и неистовостью, словно курильщики пытались сигаретным дымым скрыть все уродство помещения. А когда и этого им не удавалось — они обращались к алкоголю, стремясь если не спрятать окружающее убожество, то хотя бы напиться до беспамятства и забыть это место как страшный сон.

Обычно, здесь гремела эстрадная музыка, но в этот раз Вил Михайлович был приятно удивлен — вместо раздирающих его вечно больную голову песен, он услышал приятную мелодию, льющуюся по утопленным в полумраке помещениям. Комиссар не слишком хорошо разбирался в классике, но даже он сумел без труда распознать «Времена года» маэстро Вивальди.

Он даже позволил себе легкий смешок, пытаясь хоть как-то соединить в голове образ тучного мужчины с резким, жестким взглядом и обстановку заведения. Они с девушками наконец-то пришли в главный зал клуба, где за широким столом сидело всего трое мужчин. Поразительный недостаток охраны говорил о двух вещах: с одной стороны, местный авторитет понимал, что в городе просто не существует того, кто мог бы ему угрожать. А с другой — бандитское движение еще не успело набрать достаточных оборотов. Это были его зачатки, скромные попытки пробиться в преступный мир и «подмять» под себя все, до чего дотягивались жесткие, наглые пальцы в золотых перстнях.

Глава этого места — Урал Леонидович Зорков, был тем, кого Вил и его сослуживцы называли «тушенкой». Когда-то государственный работник, когда-то военный, он давно оставил все, что было в его прошлой жизни и сконцентрировался на сегодняшнем дне. Это был тяжелый, суровый человек — Вил смог безошибочно определить весь жизненный путь этого мужчины, чью шею сейчас украшала аляповатая, массивная золотая цепь. Синие от проблем с сердцем губы, холодные глаза с покрасневшими белками и неоднократно сломанный нос. На месте Урала Леонидовича мог сидеть любой из тех, с кем он начинал, но выжил только он. Может потому, что был самым умным. Или самым сильным. Или просто — самым удачливым. Сейчас это уже не имело никакого значения, потому что он смог взобраться на самую верхушку крохотного преступного мира города «Че.» и воцариться там, получив практически безграничную власть.