– Я не знал… – сказал Юрий. – И я не хочу никуда уезжать. Извини. Ты для меня столько сделал. Но я не хочу никуда уезжать.

– Ты хочешь нищенствовать.

– Я хочу жениться на хорошей женщине.

– Нищенствовать! – закричал Крахоборов с непонятной яростью. – Жить подаянием нынешнего дня, молить его о снисхождении и пропитании! Брат, жизнь коротка, но горизонты широки. Я надеялся, что пробудил твою душу. Заметь, я не насиловал тебя. Ты захотел стать дворником, ради бога! Я ждал, когда тебе это надоест и ты захочешь настоящего дела, настоящей жизни. И я дал бы тебе настоящее дело и настоящую жизнь!

– На озере в Канаде рыбу ловить? – не понял Юрий.

– Это потом. А сейчас у меня как раз готов один план, мне нужна помощь, мне нужен рядом верный человек. Я рассчитывал на тебя. Я для этого, может, и подобрал тебя, я увидел в тебе способность к братским чувствам, извини, что высокопарно говорю! – Крахоборов очень волновался. – Все вокруг предатели, я ни на кого не могу положиться, но ты – брат. Ты не продашь, я это знаю. А ты бросаешь меня.

– Нет, если что нужно…

– Это нужно не на один день. Необходимо три-четыре года напряженной работы – в паре, вместе.

– Если я женюсь, это не помешает.

– Это очень помешает! Придется идти на риск, а как ты пойдешь на риск, если тебя тянет к семейным щам? Как ты, допустим, поедешь по моей просьбе среди ночи в другой город? А?

– Надо – поеду. Она поймет. Она вообще очень понимающая.

– Да? Ладно.

Крахоборов вроде немного успокоился.

– Что ж, зови ее в гости. Она ходит уже?

– С палочкой, но ходит, нормально. Она тебе понравится.

И Лариса, кажется, в самом деле понравилась Крахоборову. Он был приветлив, шутил.

Шутки эти были не всегда Юрию понятны, но Лариса вполне понимала, отвечала тоже шутками и тоже иногда непонятными, но Юрия радовало то, что Лариса умна – и Крахоборов умен, что они нашли общий язык, он гордился и Ларисой, и Крахоборовым. Он подумал: вот бы и братцу названому жениться, славные были бы вечера вчетвером – с женами. Славные, уютные. Поговорили, в картишки перекинулись, телевизор посмотрели…

– Я человек крайностей, поскольку самое надежное место сейчас – на краю, – говорил Крахоборов. – Впрочем, так всегда было. Я чувствую пропасть рядом с собой, и это заставляет меня быть собранным и готовым ко всему. Меня невозможно застать врасплох. Гораздо хуже тому, кто воображает, что стоит на твердой почве. Он беззащитен. Вдруг сгустилась тьма, он делает несколько неверных шагов, ему дают подножку, он обескуражен, он кричит: «Мама!» – но мамы нет, а есть обрыв, и тут он берет себя в руки, но поздно, он уже летит, и не за что уцепиться! Поэтому парадокс: я должен радоваться, что мой брат обретает почву под ногами, семейный, так сказать, очаг, но, признаюсь откровенно, не рад. Он расслабится, закиснет, он…

– Ты за меня не решай! – с улыбкой сказал Юрий, считая, что Крахоборов продолжает шутливые речи.

Крахоборов не ответил ему. Он развивал мысль:

– Я боюсь, очень скоро он вернется в прежнее свое состояние. То самое, в каком жил раньше. В вонючей коммуналке, в городе Саратове, где прописан, так что с вашей помощью он становится москвичом. Совсем недавно он мылся раз в две недели, нищенствовал, лежал на асфальте, был алкоголиком, то есть не был, он остался им, хронический алкоголизм не излечивается, он лишь приглушается, и, между прочим, довольно скоро у братца моего кончается срок приглушения, и я не уверен, что он решится на второй срок, так ведь, братец? – впрочем, он мне и не брат, это моя фантазия, выдумка, я его выдумал, и он согласился стать таким, каким я его выдумал, его, в сущности, нет, есть только материализовавшееся мое воображение. Понимаете?