– Проведешь Вратко из Хольмгарда к его друзьям. Потом покажешь выход из Холмов. – Да, моя королева.

– Они вольны отправиться в верхний мир, как только будут готовы. И в том числе, в каком сочтут нужным.

– Хорошо, моя королева.

– Ты будешь их дожидаться у входа. Сколько воинов взять, решишь сам.

– А если они не вернутся, моя королева? – военачальник пошевелил ноздрями, приподнял верхнюю губу. Он все больше и больше напоминал Вратко дикого зверя. И внешностью, и повадками.

– Мы вернемся! – твердо сказал словен.

– Они вернутся, – подтвердила его слова королева. – Клятва была произнесена. Кости Холмов слышали ее. Великие Боги, следящие за всеми нашими поступками, тоже. Вратко из Хольмгарда – не дурак. Он знает, что нарушивший такую клятву не найдет больше удачи. Поэтому он вернется. Если викинги решат остаться под солнцем, то он вернется один. Не так ли?

– Я вернусь, – парень покрепче перехватил Злое Жало. Повернулся к Маб. – Даже если вернусь один. Нужно ли поклясться в этом еще раз?

– Нет необходимости, – легко отмахнулась королева. – Я верю тебе. Дружбу и союз воинский, а ведь мы собираемся сражаться против общего врага, нельзя начинать со взаимных подозрений.

Вратко стало стыдно. По-настоящему стыдно. До горящих ушей и желания спрятаться и не показываться никому на глаза. Почему он постоянно подозревает королеву и ее приближенных? Из-за дурацких выходок Лохлайна или Морврана? Ну, так их поступки можно объяснить завистью. Любой из попавших в Полые Холмы викингов сильнее каждого из динни ши в несколько раз, да и кеан-киннид, пожалуй, в подметки не годится Гуннару или Олафу. Вот и злобствуют напропалую. А вымещать недовольство стараются на нем, новгородце, ибо чувствуют, что он единственный, кто с оружием в руках им уступит. Не говоря уже о возрасте. Не рано ли, ворлок из Гардарики, зазнаваться начал? Почувствовал себя равным с вождями, волшебниками, воинами, которые не одну сотню лет оттачивали мастерство? А сам ведешься на подначки, не умеешь на чужую шутку своей остротой ответить. Как говаривал кожемяка из посада: мальчишка с грязным пузом, зелень зеленая.

– Прошу простить меня, великая королева, – Вратко поклонился в пояс. С чувством, с душой, со всем возможным уважением. – Я, пожалуй, пойду. В дорогу пора собираться.

Его не задерживали. В глазах королевы Маб промелькнула искорка довольства. Но и только.

Урманы восприняли рассказ Вратко о видении «из котла» по разному.

Игни пожал плечами – мол, всякое бывает. И едва не заработал подзатыльник, поскольку Гуннар наотрез оказался верить услышанному. Что бы его вождь мирно беседовал со святошей Бернаром? Во имя огней Муспелльсхейма[19], не может такого быть!

Олаф соглашался с ним, но защищал Хродгейра без излишнего запала. И его равнодушие – чего спорить-то? От споров белое черным не станет – выглядело, пожалуй, убедительнее, чем горячность кормщика.

Все еще слабый от ран, полученных в схватке с людьми Модольва-хевдинга, Рагнар Щербатый рассудительно заметил, что хитрость для воина не менее важна, чем отвага и доблесть. А вдруг Черный Скальд решил обмануть, обвести вокруг пальца монаха и Эдгара Эдвардссона? Притвориться овечкой, выжидая удобного случая, чтобы удрать. Раненый викинг напомнил товарищам хитрость, которой прибег Халстейн, друг и соратник Бьорна Железнобокого. Чтобы проникнуть в город латинян, защищенный крепкими стенами, он притворился тяжелобольным и сказал, что желает перед смертью обратиться в христианскую веру. Монахи, заправлявшие всем в том городе, обрадовались и пустили за стены носилки с вождем, которые несли немногочисленные приближенные воины Халстейна. Оказавшись внутри, викинг чудесным образом ожил, его хирдманы перебили охрану ворот, впустив всех остальных. Так вот, что мешает Хродгейру повторить шутку двухсотлетней давности?