Потом только признался, что с самого утра там торчал. Ждал, когда я уже поеду-то через автостанцию эту…

И как раз у него день рождения – двадцать лет. База отдыха, всё: бассейн, Волга… Ой, столько было шашлыков, столько водки!.. Помню, двадцать шестого апреля шёл снег – а мы всей толпой в Волгу!.. И девчонки тоже, и все… Один такой толстый у нас в компании, самый последний заходит и про себя говорит: «Чё как дурак лезу?..»

А все кричат: «Кто не купается, тот не пацан!»

«Ну, я чё, не пацан, что ли?» – думает про себя. Короче, тоже скупнулся…

Потом кто-то надоумился ворон стрелять. Поехали домой за ружьём – их там пьяных милиция скрутила… То есть люди-то, в принципе, просто ехали ворон пострелять – но то, что в пьяном состоянии, и с оружием… Приезжают с фингалами – без ружей, с набитыми мордами…

На третий день просыпаемся – все в одном номере. Человек нас… сколько… пятнадцать, наверное, было – как там все уместились?..

Просыпаемся утром, глаза открываем – стучится кто-то, то ли охранник, то ли кто: «Ну вы чё? – говорит. – Собираетесь уезжать-то? На ночь сняли, – говорит, – а неделю уже тут гуляете…»

Мы такие: «Да мы б уехали, да не можем встать с будуна…»

Он: «Ну щас…» – и приносит ведро берёзового сока ледяного!

Мы все: «О-о-о-о!.. давай!..» – черпаем… Уже и водка опять пошла, и мужика этого тоже с собой…

Очень круто мы погуляли.

И вот, получается, двадцать пятого был день рождения, а где-то с двадцать седьмого пошла у нас совместная жизнь.

Он привозит меня в деревню к себе домой: «Вот это моя жена будет». Я от стыда в огород сразу с Ольгой (с сестрой его), травки полить: в дом-то стыдно зайти…

Ну как это: не замужем, нерасписанные, а он меня «женой» привёл? Даже в глаза стыдно было смотреть. И тут свекровь говорит: «Ну, идите в баню». Я помню, пот по спине полился: «Как так? сразу и в баню зовут…» Стыдно было, конечно.

Но он-то меня женой называл, а я-то его мужем – нет. Думала: надо ещё посмотреть на него… Проверяла.

Полгода мы не расставались, всё вместе делали… Помню, «ГАЗоны» из Нижнего перегоняли. А это ж трясёт, блин, до невозможности: приедешь, потом ещё сотрясение мозгов неделю лечишь…

Лес валил – я ему орешник рубила. У нас в Чувашии такие были дубравы! Сейчас-то уже не осталось: первый ряд леса – заходишь и пустота. Один орешник растёт, липки, осинки… Когда дали лесхозу свободу – всё сразу и повырезали.

Тогда делали как? кто хочешь, идёшь в лесхоз, покупаешь делянку. Тебе лесник помечает деревья, определённое число квадратов. А к лесу этому ни дороги, ничё: на «ГАЗонах», на «Уралах», с этими буксами – ну, вечно застрянет чего-нибудь, то дождь, то грязь… Потом надо эту делянку вычистить от орешника, выкорчевать все пни… И потом только дубы – распиливали, вывозили и продавали кругляк.

Сучки и орешники шли на дрова – и дубы, которые с кольцами. В семьдесят восьмом году много дубов замёрзло в Чувашии, и они с гнилыми кольцами. Там буквально миллиметровый слой, но когда пропускаешь на пилораме – на месте этих колец просто ломается доска. Поэтому с кольцами – тоже на дрова идёт. Таскали с ним и орешники, и дубовые плашки… все говорили: «Какая у тя невеста, какая у тя подруга!» А он хорохорился: «Это моя жена, а не подруга!» Ну чтоб не зарились…

Он у меня простой, работы-то не боится. На свадьбу надо было заработать – а там в Чувашии вообще работы нет. Он у меня вон и лес рубил, и навоз продавал, и жмуриков возил… В похоронном агентстве работал. Звонишь: «Чё делаешь?» – «Да со жмуриком в лифте едем!» Он же большой: тащить на девятый этаж не будешь. Поставишь его… (