Александрис уехал, а Димитрий Манцарис доковылял до террасы и опустился в любимое кресло. Он знал, что Ставроса никогда больше не увидит. Метка на пятке ребенка никакая не случайность: они оба это понимали, – а весть, причем послать ее осмелился один-единственный человек.

Закрыв глаза, Димитрий Манцарис позволил себе окунуться в воспоминания. Гладкая кожа Афины, терпкий запах, грудной смех. С гнетущей тоской он вспомнил доводившее его до сладостного безумства ее божественное тело, сотворенное для секса, так же как «феррари» создана для скорости.

– Афина…

Слово замерло у него на губах.

У Манцариса тоже были друзья, а также должники, которые могли бы помочь ему исчезнуть, пока еще не поздно, но он слишком стар, чтобы пускаться в бега.

Нет, будь что будет: он не тронется с места и дождется, когда Афина придет за ним.

Это же счастье – увидеть ее лицо, пусть даже на мгновение, прежде чем она всадит ему пулю в голову.

Профессор-литературовед Норико Адачи увидела фотографию лишь два дня спустя. Татуировка на пятке утонувшего ребенка заполняла монитор ее офисного компьютера словно раковая опухоль на рентгеновском снимке. Ужасно, отвратительно, и тем не менее невозможно отвести глаз.

Не успели находившиеся на берегу работники благотворительных организаций заметить необычную татуировку в виде лямбды, как Интернет засыпали версии, что бы она значила. Одна-две, по мнению профессора Адачи, имели право на существование, и то скорее в силу удачи, нежели как результат здравых суждений. И никто еще даже не намекнул на фамилию Петридис.

А все потому, что люди по-прежнему ничего не знают, с горечью подумала профессор Адачи. А те, кто знает, боятся открыть рот.

Она с нежностью взяла стоявшую на почетном месте фотографию в позолоченной рамке и провела пальцем по стеклу. На фото ее единственный сын Кико в футболке с логотипом Калифорнийского университета стоял у входа в общежитие и гордо улыбался в объектив. У него над головой синело, словно на киноэкране, бескрайнее калифорнийское небо. Это фото было сделано накануне его пятнадцатилетия. Какой же дивный тогда был день, полный надежд и ожиданий!..

А через год Кико Адачи умер. Прилежный студент-отличник, великолепный спортсмен, в котором родители души не чаяли, скончался от передозировки нового, убивавшего наповал сорта кокаина, определяемого по букве Л на пакетиках, который специально доставлялся в университетские городки США и распространялся там Спиросом Петридисом.

Через год после этого события супруги Адачи развелись – Изуми, муж Норико и отец Кико, не смог выдержать одержимости супруги Петридисом и его эффектной женой Афиной, к тому времени уже спецпосланника ООН и знаменитой на весь мир благотворительницы, обаяние и красота которой настолько поразили сильных мира сего, что ее муж управлял их огромной империей практически без оглядки на законы.

Изуми не преувеличивал: Норико действительно охватила одержимость. Она писала бесчисленные статьи о криминальной деятельности четы Петридис, которые никто не решался опубликовать, даже сочинила роман о смерти сына с минимально измененными именами и описаниями персонажей, но его тоже никто не захотел напечатать, несмотря на известность автора в научном мире. После двух с половиной лет бесплодных усилий в жизни профессора Норико Адачи настал самый счастливый день, когда она проснулась и в «Новостях» услышала, что вертолет Спироса Петридиса рухнул в отдаленном районе штата Юта: вместе с женой он погиб в раскаленном добела пламени. От Спироса Петридиса осталось всего несколько обугленных костей, которых оказалось достаточно для проведения ДНК-экспертизы. Что же до Афины – леди Макбет, – она сгорела без остатка, дотла, в прах.