Я и по сей день не обошел все британские парки и не могу сказать, который из них самый красивый. Я побывал во многих, но Гринвичский парк неповторим. Он один из самых старых, и следы человеческого вмешательства здесь почти стерлись. Любой, кто гуляет по парку, приходит к выводу, что только ее величество Природа могла создать подобное великолепие. Впрочем, чувство величия и абсолютной гармонии, так прочно соединившееся в моей памяти с образом Гринвичского парка, могло быть вызвано тем, что я открыл его для себя в восемь лет, вместе с мамой. Вспоминая о ней, я всегда представляю нас именно в этом месте.

Я никогда не видел такого огромного, покрытого лесом пространства. Я до сих пор не выучил названия всех деревьев, но это не имеет значения, ведь они существуют для созерцания, а больше всего меня впечатлили гигантские кедры. В тот день солнце прогнало тучи, и влажная трава блестела, как «новорожденная». Мы шли по парку, держась за руки, смотрели на Темзу и огромный, окутанный дымкой Лондон.

И тут я услышал звук, который узнал бы среди миллионов других. Приглушенный звук удара деревянной битой по кожаному мячику. Совершенно потрясенный, я потащил маму в подлесок, и мы оказались на гигантской волшебно-зеленой лужайке. В самом ее центре я увидел два хрупких силуэта в белом. Боулер подобрал мяч и медленно возвращался, опустив голову. Он остановился в тридцати метрах от бэтсмена, пробежал метров десять, размахнулся и кинул мяч в сторону бадминтонной ракетки, воткнутой ручкой в землю. А потом произошло событие, которое я до того видел только на матче официального турнира в Дели. Бэтсмен отреагировал мгновенно и стремительно, послав мяч так высоко, что тот скрылся из виду. Когда он упал на траву, я подбежал и схватил его. Игроки подошли, и я понял, нет – почувствовал: моя жизнь изменилась, в этой стране можно остаться. Не только потому, что они играли в крикет и были примерно моего возраста. Просто при взгляде на их смуглые лица мне показалось, что я снова в Дели. Подростки долго нас разглядывали. Позже они объяснили, что никак не могли понять, что я делаю в парке вместе с индианкой в гранатовом сари. Мама послужила своего рода мостом между нами, иначе я бы не удостоился внимания незнакомцев. Она сказала, что я ее сын, и настороженность ушла из их глаз, мы поприветствовали друг друга по-индийски и в мгновение ока стали друзьями. Я протянул мяч бэтсмену, он улыбнулся и спросил: «Умеешь играть в крикет?»

Дружба – загадочная вещь: чувствуешь себя одиноким – и вот тебя уже приняли в компанию; люди были незнакомы, а пять минут спустя почувствовали, что необходимы друг другу. Дело было не только в любви к крикету, свою роль сыграло то обстоятельство, что я появился на свет в Дели. Они родились в Англии: Каран – в Кройдоне, Джайпал – в Гринвиче, никогда не были в Индии и не собирались посещать историческую родину. Оба имели передо мной преимущество: они чувствовали себя англичанами. Из нас троих я один свободно говорил на хинди, Каран и Джайпал знали всего несколько слов на языке предков. Я разговаривал на хинди с их родителями, которые очень меня ценили и часто приглашали в гости. Язык делал меня индусом, хоть и белым, да не совсем – моя кожа имела золотистый оттенок. Мама была довольно светлокожей для индианки. Она рассказывала, как, нося меня под сердцем, все время молилась, чтобы ребенок был похож на отца, и каждый вечер пила перед сном холодное молоко, добавляя две ложечки миндальной пудры.

Каран был лучшим бэтсменом в мире, во всяком случае среди мальчиков до десяти лет. Он сам и все вокруг свято верили, что однажды он станет лучшим… среди всех. Достаточно было увидеть, как он перемещается, концентрируется, находит идеальную позицию, сначала чуть опустив биту и затем отведя ее в сторону на уровне шеи как естественное продолжение руки. Каран старался сбить с толку боулера, потом резко распрямлялся и посылал мяч так высоко, что он почти исчезал из поля зрения. Это великолепное артистичное движение время от времени – очень редко – удавалось некоторым игрокам и всегда – Карану. Он утверждал, что леворукость, унаследованная от отца, дает ему преимущество в полсекунды перед боулером. Я не уверен, что все левши могли бы достичь такого же уровня мастерства. Джайпал однажды сказал, что Каран – реинкарнация Сунила Гаваскара