Я, слава богу, ошибся. Жизнь в Гринвиче, в нашем маленьком доме, стала счастливой, как только из нее «исчез» отец, совершенно поглощенный новой работой. Меня ничуть не печалило, что он без конца мотается на континент, – мама ведь никуда не девалась. Мы вернулись в Англию, чтобы ее лечили лучшие доктора, и она поправилась, но вернуться к работе в офисе не смогла и помогала отцу, готовя некоторые досье и делая расчеты. Мама занималась важным проектом, но могла сама распоряжаться временем, и это ей нравилось. Потом болезнь неожиданно вернулась, последовал очередной курс лечения, и мама как будто выкарабкалась, но окончательно не поправилась: врачи так и не смог ли найти причину болей в желудке. Наша жизнь пошла как в Дели. Семьи Джайпала и Карана приняли нас как родных, мы все делали вместе. Отец Карана торговал пенджабскими пашминами[19], имел два магазина и был очень состоятельным человеком. Мама однажды сказала, что в его шалях больше пуха ангорского кролика, чем шерсти кашмирских коз, хорошо, что жительницы Лондона не замечают разницы.

По уровню школа в Гринвиче уступала школе в Чанакьяпури, дисциплина там была куда менее строгая. Я без всяких усилий стал одним из лучших учеников. Мы с Джайпалом и Караном проводили время за игрой в крикет. Английских друзей у меня не появилось – я имею в виду белых англичан. Незримая граница делила школу на «шоколадок» и «молочные бутылки». Серьезных столкновений не возникало, только словесные перепалки. Встречаясь с нами на улице или стоя в очереди в «Одеон» в Гринвиче, «ростбифы» с фальшивым участием интересовались: «Ну как дела у паки́?»[20] Из-за прыщей на лице Джайпала дразнили «шоколадкой с орехами», меня называли «паки-карри». Для белых учеников все азиаты, без разбора, были паки́, мы же, со своей стороны, зажимали нос, стоило им заговорить, – «у вас воняет изо рта!». Лично я радовался прозвищу «шоколадка», потому что на самом деле выглядел как типичный англичанин. В солнечную погоду я устраивался в саду с алюминиевым отражателем, в надежде «посмуглеть», но результатом неизменно становился здоровый загар, не более того. В Гринвичском крикетном клубе сформировалась команда из одиннадцати игроков, все – индийского или пакистанского происхождения. Меня – о радость! – числили индийцем. Репутация Карана укреплялась год от года, благодаря его таланту мы громили «бледнолицых», и они подавали протест арбитрам, заявляя, что «соперники общаются между собой на иностранном языке». Мы действительно говорили на хинди, хотя товарищи по команде знали всего несколько слов и безбожно уродовали грамматику. Наша команда уверенно побеждала соперников в округе, а потом и в лиге.

Соседей по улице я старательно игнорировал, особенно Сэма, жившего в доме справа от нашего. Он был техником Гринвичской коммуны – прочищал канализацию, клеил обои, делал мелкие ремонтные работы, то есть все то, что так ненавидел мой отец. Сэм с первого взгляда внушил мне неприязнь излишней жизнерадостностью, грубыми шутками, медлительным умом и – главное – настойчивым желанием, чтобы я подружился с его хилым отпрыском. Брайан больше всего на свете любил глупые видеоигры и то и дело звонил в нашу дверь, приглашал меня в гости. Я демонстративно и последовательно не отвечал на приветствия и заработал репутацию