отсечен от нашего мира, нас тянет заглянуть внутрь, словно в огражденное стеклом обиталище скорпиона. Но фильм, показывающий, что весь мир и есть мотель «Бейтс», это… что-то вроде Бухенвальда, антиутопии, депрессии. Мы готовы опустить кончики пальцев в хищную, безнравственную, обезбоженную вселенную – но только кончики пальцев, не более того. Хичкок на это ответил так, – Луиза перевоплощается, что удается ей выше среднего, – «Я голливудский режиссер, юная леди, а не Дельфийский оракул». Я спросила, почему в его фильмах никогда не увидишь Буэнас-Йербаса. Хичкок ответил: «Этот город сочетает в себе худшие черты Сан-Франциско с худшими чертами Лос-Анджелеса. Буэнас-Йербас – это город, выпадающий из пространства». Он все время сыпал подобными остротами, обращаясь не ко мне, а к потомству, чтобы когда-нибудь на званом обеде будущего можно было сказать: «Это, знаете ли, одно из высказываний Хичкока!»

Сиксмит выжимает свой платок, насквозь пропитанный потом.

– В прошлом году я со своей племянницей смотрел в кинотеатре «Шараду». Это его фильм, Хичкока? Она заставляет меня смотреть такие вещи, чтобы я не стал слишком уж «добропорядочным». Мне очень понравилось, но племянница сказала, что у Одри Хепберн «одна извилина, и та прямая». Забавное выражение.

– «Шарада» – это где сюжет вертится вокруг марок?{55}

– Искусственная головоломка, да, но все триллеры без искусственности просто зачахли бы. То, что Хичкок сказал о Буэнас-Йербасе, напомнило мне замечание Джона Ф. Кеннеди о Нью-Йорке. Знаете? «Большинство городов – это существительные, но Нью-Йорк – это глагол». Интересно, а чем мог бы быть Буэнас-Йербас?

– Цепочкой прилагательных и союзов?

– А может, словом-паразитом?

– Меган, моя обожаемая племянница. – Руфус Сиксмит показывает Луизе фотографию покрытой бронзовым загаром молодой женщины и себя самого, выглядящего более крепким и здоровым. Снимок сделан возле залитого солнцем причала. Фотограф сказал что-то смешное как раз перед тем, как щелкнуть затвором. Их ноги свисают над форштевнем небольшой яхты под названием «Морская звезда». – Это моя старая посудина, реликт тех дней, когда я был подвижнее.

Луиза вежливо хмыкает, мол, он не так уж и стар.

– Нет, правда. Если бы я теперь вздумал отправиться в серьезное путешествие, мне пришлось бы нанять небольшую команду. Я все еще провожу на «Звезде» многие выходные, слоняюсь по причалу, немного думаю, немного работаю. Меган тоже любит море. Она прирожденный физик. Математическое мышление гораздо лучше, чем когда-либо было у меня, к огорчению ее матери. Мой брат женился на матери Меган отнюдь не из-за ее мозгов, как это ни прискорбно. Она ведется на фэн-шуй, или «И Цзин»{56}, или еще на какое-нибудь наимоднейшее мумбо-юмбо с гарантией мгновенного просветления. Но у Меган превосходный ум. Чтобы получить ученую степень, она провела год в моем старом кембриджском колледже. Женщина, в колледже Кая! А сейчас заканчивает радиоастрономическое исследование на этих огромных блюдцах, что установлены на Гавайях. Пока ее мать и отчим до хрустящей корочки поджариваются на пляже во имя Праздности, мы с Меган сидим в баре и бьемся над уравнениями.

– А свои дети у вас есть, Руфус?

– Я всю жизнь был женат на науке. – Сиксмит меняет тему. – Гипотетический вопрос, мисс Рей. Какую цену вы заплатили бы – как журналистка, я имею в виду, – чтобы защитить свой источник?

Луиза отвечает не задумываясь:

– Если бы я верила в правдивость его информации? Любую.

– Как, например, насчет тюрьмы за оскорбление суда?