— Серяк был в неё влюблён как мартовский кот в валерианку, — вспомнил я нашего школьного товарища.

— Я знаю.

— Так поэтому? — продолжал я пытать друга.

— Нет, — дёрнул плечом Рафаэль и натянуто улыбнулся, — мать ненавидела, когда мы устраивали в доме срач. Она за один только десятый класс трижды меняла в гостиной диван. И это уж я молчу про матрас в гостевой спальне.

А я смотрю на него и понимаю — врёт.

— Ну ясно всё с тобой, — поджал я губы.

— Ну что мы всё обо мне, да обо мне, — деланно весело хлопнул себя по коленям Раф, а затем поиграл бровями, вытягивая губы трубочкой. — Как тебе Истома, версия два-ноль?

— А тебе? — медленно облизнулся я и вольготно развалился в кресле, давая понять, что тема для меня малоинтересная. И да, я тоже врал.

— Ах, ты же не знаешь, — почесал указательным пальцем кончик носа Аммо, — наша Вероничка всё-таки свинтила.

Удар в грудь. Не так больно, как тогда, три с половиной года назад, но тоже ощутимо. Но чему я удивляюсь, собственно?

— Куда?

— Да хрен её знает. Но она, так же, как и ты, в гимназию уже не вернулась.

— А квартира её? Только не ври, что не наводил справки.

— Она долго стояла пустая, ближе к лету выставили на продажу, и почти сразу в расход.

— Лёгкое бабло быстро заканчивается, — процедил я, а Аммо в ответ на мои слова лишь долго, прищурившись, смотрел на меня, затем залпом замахнул остатки виски в своём бокале и начислил ещё.

— Всё быстро заканчивается, Бас. Это же грёбаная жизнь.

— Не всё, — почти шёпотом произнёс я, потому что отчётливо понимал, что у меня за рёбрами до сих пор живёт ненависть к Истоминой и бывшему другу, который тоже был с ней.

Наша Вероничка...

От этих его слов мне хотелось со вкусом выкрутить ему все суставы, а потом минимум вечность смотреть на его муки и слушать крики невыносимой боли. И улыбаться.

Говнюк!

— Ну так и вот, — будто бы мы обсуждали прогноз погоды на грядущую неделю, незамутненно продолжил болтать Аммо, — когда я увидел Истомину на первом курсе, то девчонка уже была с апгрейдом в районе талии. Я даже, грешным делом, решил, что она из одной секты любителей бога, переметнулась к солнцеедам.

И ржёт.

— А парни? — осторожно задал я вопрос.

— Так я и не соврал — неприступная скала.

— Папик?

— Возможно, — развел руками Аммо, — но лично я не видел.

Я прикусил нижнюю губу и постарался не реагировать на то чувство явного облегчения от последних слов бывшего лучшего друга. Мне всё равно, пусть бы Истомина хоть половину города через свою постель пропустила.

Вообще плевать!

— Ну ладно. Давай перейдём к главному эпику сегодняшнего дня.

— Максимовской?

— Именно.

— Прости, что не предупредил.

— Я бы тебе и не поверил, если бы сам лично не увидел, как они обнимаются, будто реально стали лучшими подругами.

— Я тебе больше скажу: они живут вместе.

— Да ладно? — форменно выпучил я глаза.

— Вот уже три года, между прочим.

— Так, погоди. А это не твой ход королевой?

— Три года, Бас!

— Ну да...

На этом самом месте я и понял, что дальнейшее обсуждение Истоминой просто не вывезу. Меня и так внутренне нервно колошматило. И где-то глубоко горело странное и совершенно иррациональное предвкушение.

Наконец-то!

Я нашёл повод, чтобы добраться до этой дряни. Ведь сколько раз за эти годы я хотел всё бросить и найти её, а потом трясти до одурения и требовать сказать мне, почему она так поступила. И чего же ей не хватило? Чего я ей недодал?

А потом меня отпускало. Ибо я знал ответ на свой вопрос — бабки. Сраные зелёные бумажки, которые Истомина взяла у моего деда в обмен на свой отъезд из города и безоговорочную точку в нашей с ней истории.