За рёбрами вспыхивает иррациональное и в высшей степени нелепое желание заслонить от этой змеи Истомину, но я вовремя одёргиваю себя. А через пару секунд вновь выпадаю в ошибку.

Какого...?

— А вот и я, — щебечет Максимовская и почти переходит на бег, кидается к Истоминой, и они обнимаются (обнимаются, Карл!), словно закадычные подруги.

Последняя стреляет в меня убийственным взглядом и Марта наконец-то замечает, что я — это я, а не тупой горшок с фикусом.

— Это что за хрень? — морщится она.

— Сбой в матрице, — пожимает плечами Истомина, и я наконец-то прихожу в себя, соглашаясь с ней по всем фронтам.

Не прощаюсь, просто отряхиваюсь, словно бы по мне бегают мерзкие кусачие пауки. Ухожу, обещая самому себе, что прямиком отправлюсь к Аммо.

А затем выбью ему к чертям собачьим парочку передних зубов.

Засранец недоделанный!

Кофейню приказываю себе покинуть максимально неторопливо, чтобы никто не подумал, что во мне детонируют атомные бомбы. Вальяжно вышагиваю, пересекаю улицу и оскаливаюсь, видя, как некогда лучший друг расселся на лавке у моей тачки, со вкусом накачивая свой организм смолами.

— Думаешь это смешно? — равняюсь я с ним и распинаю его взглядом.

— Думаю, что я чёртов Робин Гуд, — подмигивает он мне.

— В жопу засунь себе свои игры, Аммо.

— Скажи, что не мечтал об этом все эти годы, — указывает он в сторону кофейни, где я оставил Истомину.

— Да мне насрать на эту тёлку! Ясно тебе?

— Да не вопрос, — поднимает он руки вверх и улыбается как маньяк на выгуле.

— Хоть ещё раз её натяни во все щели. Плевать! — отворачиваюсь я и пытаюсь дышать носом, чтобы словить пресловутый дзен.

Не ловится. Фак!

— Трус, — пожимает плечами и рубит Аммо, делая особенно глубокую затяжку.

— Зубы лишние?

— Правда глаза колет?

— Да пошёл ты! — фактически выплёвываю я слова. — В пекло твои споры. В пекло тебя, Раф. Я в это дерьмо снова не полезу, только отмылся.

— Ок, Бас, я понял. Вообще, не проблема. Но фотки голенькие я твои в сеть все же солью — чисто поржать. Уж не обессудь.

— Смотри не порвись от радости, — оскаливаюсь я и решительно направляюсь к тачке.

Прыгаю за руль и стискиваю оплётку с такой силой, что, кажется, ещё чуть-чуть и кожа треснет под моими ладонями.

— Жду тебя вечером, дружище, — орёт Аммо с лавки, и в зеркале заднего вида я замечаю, как сановито улыбается Рафаэль, потирая указательным пальцем под нижней губой.

Показываю ему неприличный жест. Он ржёт. Я втапливаю педаль газа в пол и покидаю парковку.

В жопу это всё!

День спущен в унитаз. Ничего не хочется больше. Ни пить. Ни есть. Ни жить. Уродливое, покрытое язвами и гнойниками прошлое навалилось на меня и вновь придушило до мушек перед глазами. Всколыхнуло мутный ил в душе, обнажая безобразные шрамы. Вспороло и обсыпало солью старые сердечные раны.

Бесит!

Дома как тигр в клетке. И нигде нет покоя. Пытаюсь работать, но взбитые до кровавой каши мозги отказываются систематизировать информацию. Я ментально слеп и глух. И перед глазами как на репите встреча с НЕЙ.

А-а-а!!!

Сколько я смотрел на неё? Три минуты? Пять? Почему её образ, слово клеймо, прикипел к подкорке сознания? Долбаная желчь! Противная до отвращения...

Ненужная. Опостылевшая. Обрыдлая. Мне ничего из всего этого было не надо. Я отряхнулся и пошёл дальше. Давно!

К вечеру перевариваю всё, что было и что есть сейчас. Немного торможу себя и меня более не ведёт на поворотах. Минут сорок тупо пялюсь в стену прямо перед собой, а потом позволяю себе одним глазом заглянуть в прошлое, замурованное под каменной плитой.

Я открываю телефон и проваливаюсь в архив, где в папке, которую я не трогал вот уже три с половиной года, лежат несколько фотографий.