Сафира, конечно, по-своему истолковала мою гримасу и смотрела уже с нескрываемым торжеством.

– И главное! Ты ведь понимаешь, что я просто обязана сообщить господину об этом ребенке. Это вопрос репутации дома Мируз!

Вот тут мое веселье уже как ветром сдуло. Да, сын Тарии Ники у нас пока на нелегальном положении. Выходить за пределы женской половины ему строго-настрого запрещено. Поговорить о нем с мужем я пока так и не решилась.

Проблема в том, что обычно все дети, растущие в гареме, в нем и рождаются. Статус их зависит от матери. Сыновья от жен – это будущие наследники. Девочек однажды отдадут замуж в приличные семьи.

Дети наложниц – другая история. Они могут быть рождены от господина или от кого-то из его гостей. Иногда этого даже нельзя выяснить точно, да никто и не задумывается об этом. Если ребенок рожден невольницей, он с младенчества получает рабское клеймо. Сын свободной наложницы со временем может стать наемным слугой в доме господина или уйти. Девочек обычно тоже отдают в наложницы.

Но никто и никогда не покупает в гарем чужих детей. Это… выглядит странно. И действительно может не лучшим образом отразиться на репутации Ирмаина. Я пока не смогла придумать, в каком качестве Ники может остаться здесь. Для слуги он слишком мал. Выдать его за сына хозяина невозможно – все знают, что старый ай-Мируз женился и завел наложниц совсем недавно, здесь и младенец бы не успел появиться, не то что пятилетка.

При всем этом на невольничьем рынке нас видело предостаточно народу, чтобы слухи уже могли появиться. Давно стоило с этим что-то делать, но я малодушно откладывала решение.

И… я пока не знаю, как отреагирует на ребенка Ирмаин. Все-таки он воспитан не так, как я, и для него существование рабства – норма. Помнится, в своей здешней жизни я-Нила тоже никогда не задумывалась, чем, собственно, невольники отличаются от свободных людей. Просто принимала существующий порядок вещей как данность.

О Ники, конечно, знает Керим. Но этот старый слуга проникся ко мне какими-то странными чувствами: с одной стороны, он относится ко мне слегка по-отечески, с другой – предельно почтительно. С любыми вопросами и проблемам он приходит теперь только ко мне – благо почтенный возраст позволяет ему в случае особой нужды даже заходить на женскую половину. И, кажется, всех такое положение вещей устраивает. Словом, Керим точно не стал бы ябедничать на мое самоуправство.

– Что ж, – я резко поднялась. Собственный заледеневший голос показался каким-то хрустким, – спасибо, что напомнила. Не беспокойся, о ребенке я поговорю с господином сама.

Распахнув дверь, я шагнула из покоев Сафиры в галерею. Надо же… как у нее было душно, оказывается.

– Нила, стой!

Оглядываться я не стала. Тем более что по галерее ко мне со всех ног спешил старый слуга.

– Эрти! Хвала богам, я вас нашел, эрти!

Запыхавшийся Керим согнулся, уперев ладони в колени – то ли почтительно кланяется, то ли пытается отдышаться.

– Что-то случилось?

– Вас желает видеть господин, эрти, – Керим разогнулся и тотчас схватился рукой за поясницу.

Я нахмурилась.

– Разве он сейчас не с гостем?

– С ним. В малом зале. Они ждут вас – оба.

*

Пока торопливо шла за Керимом в малый зал, я успела порадоваться, что уже выходила сегодня на мужскую половину и с тех пор не переоделась. У себя на территории гарема я предпочитала одеваться как наложницы – в шальвары. Это куда удобнее, чем балахоны, которые носят приличные замужние женщины. Но там, где меня могут увидеть мужчины, конечно, надо быть при полном параде – в просторной хламиде до пят и с покрытой головой.