Ежели есть в мире этом смерть, – удивлялся дальше Петя, – то как могла в нем жизнь прижиться? Как день и ночь могли быть сотворены одним Творцом? Мягкое и твердое? Мужчина и женщина?

Это что же – два Творца было? Плохой – «черный» и добрый – «светлый»? – думал Петя. – Так нет ведь – один был…

Значит, только одно случиться могло, – понял он наконец, – парами это все в мир явилось, вначале одним целым, а потом уже и половинками стало…

Пришла ночь в мир энтот, в обнимку со светом дневным, – радовался Петя, на крюке вися да руками-ногами дрыгая. – А зло – с добром. А горе – с радостью единым пришло…

Значит, все так – парами в мире и пребывает, – удивлялся сам себе Петя. – Пока Солнце на небе – Луна прячется. А как месяц выйдет – так Солнышко схоронится.

Ежели есть во мне радость снаружи – горе вдогонку идет, внутри пока скрываясь, – думал Петя дальше. – А коли есть проблема снаружи, то внутри что? – да решение ее же!.. Ты ж смотри, сызначала оно во мне есть, решение-то, а за проблемой и не видать его…

Это что ж такое выходит, – озаботился Петя выводам своим, на крюке ворочаясь, – коль внутри себя на доброе я западу, к хорошему привяжусь – то наружу что-то злое и нехорошее выволоку?.. Как же так? Что же мне, к злому, что ль, прилипать, чтобы доброе наружу вылезло? Бред какой-то…

А может, вообще прилипать ни к чему не следует?.. А зачем? А какая для Хозяина разница, с чем играть? Зря што ли он в парах все в мир явил? – делал открытия свои Петя дальше. – Чем Луна Солнца хужей? А ночь – дня? А баба – мужика? А слезы – смеха? Чем хужей? Иногда и поплакать – в сладость…

Да принимать же все надо – на то она и цельность, – радовался открытиям своим Петя, – а к чему прилипнешь, привяжешься – то и потеряешь, так как противная часть враз наружу вылазит. Цельность – то и значит: что белое, что черное – все едино.

Потому и брожу эти дни все без толку, – понял наконец Петя, – так как привязался к решению проблемы своей, а наружу, значит, другая часть лезет – сама проблема.

Смешно, – даже растерялся Петя, – значит, не решать проблему надо, а лишь отвязаться от нее… не прилипать к решению ее – она и решится… Во как…

Потому лиса и плакала, – вспомнил. – Пытаясь спасти зайчат – лисят обездолю, спасу от голоду лисят – зайчатам худо… А как надобно было?.. А не думая, не выбирая… Потому мне там, промеж них, и делать нечего было… Шибко умен человек – выбирает постоянно… А это – дело звериное, стихийное…

А как же добиться стихийности этой, единение не нарушающей, безвыборности?.. – спросил да себя же по лбу и хлопнул. – Да Хозяйское же состояние это!.. А я, бродя-ходя да задачу Горыныча думаючи, все реже в нем бывал, вот потому на крюк, как окорок, и попал…

Раздалось шарканье ног, говор, и в пещеру вошли уже двое великанов, похожих друг на друга как две капли воды.

– Вот он, – ткнул пальцем в Петю тот, что был погрязнее и понеряшливее. Сейчас его лицо, в сравнении со вторым, казалось более глупым и примитивным. – С утра здесь висит, – хихикнул он и громко икнул.

Второй великан хоть и был похож на первого, но сквозила в его чертах какая-то большая развитость, что ли, интеллигентность даже…

– С кем только не поведешься, чтоб хоть чего-нибудь набраться… – вздохнул великан-интеллигент, внимательно рассматривая Петю.

Первый хохотнул и снова громко икнул.

– Ик, – пояснил он, усаживаясь на камень, – это заблудившийся пук. Я так думаю, пусть уж лучше икается…

Второй великан лишь мельком глянул на него.

– Есть в тебе одна хорошая черта, брательник, – сказал он ему, возвращаясь меж тем взглядом к Пете, – но ты на ней как раз сейчас сидишь…