– Тебе хорошо, у тебя на седле хоть какая-то набивка, – возражал я. – Тоже, конечно, не ахти, хотя и очень живописная…

– Нет, Пол. Моя семья всегда ездила на этих велосипедах, и я не вижу смысла изменять традициям только потому, что тебе неудобно. Ничего, скоро твой зад приспособится.

– Если прежде не отвалится.

– Мы не будем ничего менять, – заявила она.

И этот вердикт был окончательным.

Я мог бы наплевать на нее и арендовать велосипед только для себя, но, когда гостишь у кого-то в доме, да еще в чужой стране, лучше не оскорблять хозяев. По крайней мере, до тех пор, пока боль не станет невыносимой.

Однако упрямство Флоранс заставило меня задуматься о серьезных различиях в наших взглядах на жизнь. Я все-таки склонялся к тому, что мое мнение иногда заслуживает того, чтобы к нему прислушались. Флоранс, казалось, думала иначе.

Разумеется, я спросил у нее, почему она не рассказала мне про поле Анри, почему не предупредила о том, что торжество в Salle des Fêtes предполагалось завершить игрой в бинго, где главным призом стал бы мой банковский счет.

Она попросту отмахнулась от моих вопросов. Какая разница, что на уме у этих старых фермеров? – прибавила она. Зная о том, что я не собираюсь покупать ни дом, ни поле, она не видела смысла обременять меня такими глупостями.

– Я смог бы сберечь кучу нервов, если бы знал заранее, чего от меня добиваются, накачивая аперитивами и потчуя клубникой, – возразил я.

– Я тоже сберегла бы кучу нервов, если бы по твоей вине моя мать не облевала всю ванную, – парировала Флоранс.

Тупик.

Наконец, после получасовой изнурительной езды, во время которой я старательно сжимал ягодицы, чтобы узкое седло не вступало в чересчур интимный контакт с моей толстой кишкой, мы встали в хвосте велосипедной пробки, и это означало, что до Арса рукой подать.

Это была типичная парижская пробка, только адаптированная для двухколесного транспорта и перенесенная на пятьсот километров от столицы. Горные велосипеды, драндулеты вроде наших, подражатели «Тур де Франс», все были вынуждены выстраиваться друг за другом, преодолевая последние сотни ярдов велосипедной дорожки, чтобы потом рассредоточиться по набережной с ее ресторанчиками и (гм!) прокатом велосипедов.

Через пять минут мы свернули в переулок, где когда-то отец Флоранс и присмотрел свой будущий домик. Он был аккуратный и симпатичный, как и все городские постройки. Двухэтажный рыбацкий домик с террасой, серо-голубыми ставнями и крошечным палисадником, где по каменной стене взбиралась лиана пассифлоры. Мы поставили велосипеды под навес, и я, поскольку убедился, что никто не услышит моей немой мольбы о скорейшей кончине этих развалюх, ржавых силков для здоровых мышц, сказал:

– Извини, Флоранс. Но завтра утром я собираюсь взять напрокат приличные велосипеды.

– Ты что, не понимаешь, Пол? – Всем своим видом она выражала недовольство. – Ты не заметил разницу между нашими велосипедами и теми, на каких ездят остальные?

– Как раз заметил. Их велосипеды едут прямо и не скрипят, как средневековые мельницы. Я хочу быть, как все, вот что я имею в виду. Я хочу быть «своим».

– Ты не прав. Мы и есть «свои». И я докажу тебе это сегодня вечером, когда пойдем обедать. А теперь хватит спорить о велосипедах, лучше помоги мне очистить тело от песка и солнцезащитного крема.

– Понял. – В конце концов, есть в жизни вещи поважнее, чем велосипеды.

Был ранний вечер. Солнце еще не зашло и отсвечивало в низких крышах Арса.

Мы с Флоранс брели, взявшись за руки, по цветочной аллее, на удивление тихой и безлюдной, хотя всего в нескольких шагах от нас был центр города. Высокие стены садов были увиты клематисами и растениями, для меня диковинными, над головой нависали ветви смоковниц и яблонь.