Мама.

Отец.

И я.

Листья золотые и алые, охапками. Качели. Небо навстречу. И мама хохочет, кружится, подкидывая листья, а они летят, накрывают меня с головой. Ощущение счастья и…

…и это было ложью. Все. Парк. И то старенькое кафе, где мы останавливались, чтобы поесть мороженого… и кино… и моя первая линейка, и даже тот букет гладиолусов, который принес отец… они играли в любовь, а когда отцу надоела игра, он ушел.

А мы остались.

Я прижалась к зверю, который, кажется, стал теплее, и шепнула в оттопыренное ухо его:

- Никому нельзя верить.

Уши у зверя были коровьими, а вот пара острых загнутых к затылку рогов, вообще не понятно чьи. Впрочем, рога его не портили, как и гребень из птичьих перьев, мягких на ощупь. Камень не бывает мягким.

- Стой, - а вот теперь в голосе Амелии звякнуло железо. – Если ты сейчас уйдешь, то…

- Что, дорогая? – насмешка.

Действительно, что?

На развод подаст? К маме съедет? Смешные взрослые угрозы…

…я точно старой девой останусь. Заведу себе с полдюжины кошек, буду их откармливать, выгуливать, и гладить теплые шерстяные спины, жалуясь иногда на неустроенность, а как совсем невмоготу станет, вспомню этот вот разговорчик, оно и отпустит.

- Кажется, дорогой, ты забыл, что и мое слово в этой семье что-то да значит. Мне жаль, что я вынуждена прибегнуть к подобным мерам, но, если ты сейчас просто уйдешь, я воспользуюсь правом заморозить счета.

Я мысленно поаплодировала Амелии.

- Даже так?

А папенька, похоже, не удивился.

- Даже так, - произнесла она чуть тише. – Мне надоело, что ты полагаешь меня пустым местом… и не только меня, я бы стерпела, но девочки… ты их просто-напросто не замечаешь. Никого не замечаешь, кроме себя…

А то, папенька еще тот козел, редкостной породы. Странно, что она только сейчас очевидное заметила.

- Я знаю, что ты меня не любишь… никогда не любил… тебе нужны были деньги, а я, наивная, полагала, будто моей любви хватит на двоих…

От этой мелодрамы у меня челюсти сводит…

И не у одной меня. Я похлопала зверя по плечу, ободряя: ни одна трагедия не длится вечно. Сейчас поплюются ядом, выяснят, кто в доме главный и что со мною делать, после чего разбегутся, кто куда.

- И даже когда ты ушел… месяц после нашей свадьбы, и ты ушел… я не думала о разводе. Я надеялась, что ты поймешь… осознаешь… я скрывала от отца, где ты…

Дура.

Влюбленные все, как я заметила, с головой не слишком дружат.

- Твой папаша меня терпеть не мог, - с толикой раздражения произнес папенька.

А я сделала вывод, что отец Амелии был разумным человеком. В отличие от доченьки.

- Наверное, просто понимал, что ты такое, - печально сказала Амелия. – К счастью… как бы то ни было, но его состоянием управляю я. И вашим тоже… точнее жалкими крохами, которые от него остались. Ты и твоя матушка никогда не задумывались, откуда берутся деньги. Вы только и способны, что тратить… я не мешала, я полагала, что, если стала частью семьи…

- Тебе оказали честь…

…как по мне весьма сомнительного пошиба.

- Так вот, если мы не договоримся, то, сначала я заблокирую ваши счета. Затем подам на развод, и просьбу удовлетворят быстро… мой кузен…

- Избавь меня от своих родственников.

- Если ты избавишь от своих, - а тетенька-то, оказывается, железная. И зверь со мной согласился. Странное дело, но я ощущала его симпатию.

Воображение.

И нервы… нервной ткани я сегодня потратила изрядно, все-таки слишком много случилось, чтобы это прошло без последствий, и если истерика мне, надеюсь, не грозит, то…

В конце концов, почему статуя не может симпатизировать Амелии? Не к папеньке же ей проникаться.