- Ма-а-аша! Ну вот ты с утра начинаешь меня учить! – оттопырила губки уточкой Луковка.

- А кто ж тебя еще научит-то? Вот ты подбросила осу. Даже не спрашиваю, как ты ее поймала. Понимаешь, укус этого насекомого может быть небезопасен. Если у человека аллергия, он может получить анафилактический шок. И умереть! А смерти нельзя никому желать! – с бабушкиной интонацией повторила я прописную истину.

- Я не подумала. А вот сейчас чего она орет-то? Боюсь, что уволить хочет тебя. Меня же нельзя. К сожалению. А то она еще и раньше б меня уволила. - Луковка вздохнула и потерлась носом о мое плечо.

Острая жалость обожгла душу. Вот так ребенок должен прижиматься к маме. Получать от нее все, что касается «хорошо» и «плохо». А где она? Если умерла, то почему нигде нет ни одной фотографии? Неужели Вяземский такой черствый, что с глаз долой – из сердца вон?

Но естественно, спрашивать ни у кого я не буду. Это нездоровое любопытство – лезть с такими разговорами.

А крики тем не менее не стихали. В этом Илоне можно позавидовать – у нее словно мощная батарейка внутри установлена. И когда нет Вяземского дома, она может орать очень долго. Сейчас, похоже, и его присутствие не мешало истерить.

- Ну давай уже посмотрим, - поторопила меня Луковка, снедаемая желанием узнать, что же случилось с ее потенциальной мачехой.

Я накинула свой старенький халат поверх пижамы, и мы спустились вниз, где растрепанная Илона выговаривала Вяземскому.

Увидев нас, она ткнула своим ярко-красным ястребиным когтем в мою сторону и взвизгнула.

- Это она! Больше некому!

- Мария, это ваших рук дело? – ледяным тоном спросил Царь-батюшка.

- Простите? – я непонимающе улыбнулась и заметила, что глаза Илоны были красными, как у гигантского кролика- альбиноса. Да и само лицо было похоже на помидор.

- Она еще прикидывается?! – Илона ринулась на меня, как танк, и замахнулась, чтоб ударить, пока я стояла столбом от непонятного обвинения. Спасибо, Вяземский перехватил ее руку и объяснил суть претензии.

- Кто-то натер полотенца Илоны Эдуардовны жгучим перцем. А поскольку она любит разноцветные, то и не заметила. Вытерлась. Теперь вот…

Он развел руками.

И смех и грех…Я потрясла головой, пытаясь согнать с лица неподходящую к случаю ехидную улыбку.

- Прохор Андреевич? Вы серьезно думаете, что я способна на такое?

- Вы же обижаетесь на нее? А женщины способны на многое, если их обидеть, - он флегматично пожал плечами, при этом не спуская с меня пронизывающего взгляда.

- Ну знаете ли, если каждый будет жить по принципу «око за око», то в мире и зрячих людей не останется.

- Какие мудрые речи в столь юном возрасте, - Вяземский, кажется, начал откровенно глумиться.

- Это не мои речи. Их приписывают многим философам, - пытаясь сохранять спокойствие, ответила я.

А он не сводил с меня испытывающего взгляда, вызывая противоположные эмоции. Хотя противоположные – это две. На разных полюсах. У меня же этих эмоций был букет и маленькая бутоньерка в придачу. С одной стороны, он жутко бесил своей барственной небрежностью. С другой, будил во мне зверя, который, невзирая на правила поведения прислуги, рвался поставить его на место или еще лучше выбесить, заставить выйти из себя. А еще мне жутко не хотелось выглядеть в его глазах глупой. Но почему-то это у меня получается лучше всего.

До сих пор уши начинают полыхать, как вспомню наш ужин в ресторане, когда я пыталась изображать невесту Демида.

Позволив мне увлечься мороженым и чуть расслабиться, он неожиданно спросил в лоб.

- Ну если вы девушка моего брата, то определенно знаете, где у него родимое пятно. Так ведь?