А вот это точно угроза! Так бы и стукнула по башке этой самой папкой. Только сначала надо будет табуреточку подставить.

- Конечно, Захар Панталонович, - выдаёт вместо меня мой дух разрушения, и даже отчество начальства этот гад не поправил.

В голубых глазах проскальзывает моя будущая смерть через удушение, но нервы у Ярового не то чтобы каменные, они из того самого титана.

Мужчина уходит, прощаясь с экономкой, а я пытаюсь вдохнуть. Оказывается, и дышать позабыла.

Варвара Петровна внимательно смотрит на меня, и я жду нотаций. И самое обидное, что женщина будет права – нельзя себя так вести с руководством. Тем более печальный опыт имеется, но, когда Панталонович рядом, меня буквально распирает показать, какая я … нехорошая.

Наверное, это персональная реакция на него. И в клубе тоже самое сработало, что, не зная его имени, кончала под ним так, как в последний раз.

- Вероника, вы не подумайте, что Захар специально именно с вами так … холоден.

Да что вы говорите?! – кричит моё нутро, но я лишь поджимаю губы.

- Понимаете, у него обстоятельства. Он не любит женщин. ВСЕХ.

Застываю как птичка на проводе. Яровой гей???

- Он по мальчикам?

- Боже, что вы! Нет, конечно.

Выдохнула.

- Он просто женоненавистник что ли, - сокрушается женщина о печальной судьбе её хозяина. – Бедняжка.

А я вдруг подумала, что лучше бы Панталонович был геем. Ну, ведь проще жить, зная, что переспала и скоро родишь от гея, чем принять факт тотальной ненависти только потому, что ты посмела родиться женщиной.

- Ага. Совсем бедный.

На мозги.

Чувствую, если меня не выкинут отсюда через неделю, сразу по возвращении Ярового, то я, наверное, сама отсюда сбегу.

4. Глава 3

Вероника

Неделя пролетела так быстро, что когда я уже привычно прошлёпала на кухню за порцией кофеина от полюбившейся кофемашины, то никак не ожидала хмурого бурчания позади себя.

- А здороваться вас родители тоже не научили?

Глаза, которые спали и не желали просыпаться, распахнулись мгновенно, а чашка из дрогнувших пальцев перевернулась, заливая кофейной жижей и молочной пенкой всю столешницу.

- Чёрт! Чёрт! Чёрт! – взвизвигнула я, бросаясь на спасение любимых накрахмаленных и белоснежных салфеток Варвары Петровны.

Повыдергивала несчастное плетение из-под мисок с печеньем и курагой, так с ними зажатыми в руках и повернулась к этому недоброжелателю.

- И вам доброе утро, Захар Пантелеймонович. Уже прилетели?! Как замечательно, что предупредили о своём возвращении. Лика очень скучала по папе.

Удавись, паразит такой, своими невысказанными ядовитыми замечаниями.

- А ещё и чертыхаетесь! Трижды! И кто вам сказал, что утро у меня доброе?! – непробиваемый Яровой пронзает меня недовольным взглядом и снова возвращается к изучению бумаг, разложенных перед ним по столу большим веером.

И как я его сразу не заметила?!

- И действительно, в вашем случае утро добрым не бывает. Извините, - парирую подкол, пропуская его замечание насчёт чертовщины. – Вы, наверное, на работе только на французском общаетесь? И, естественно, ни единого некультурного слова.

- Моя работа вас не должна касаться, но в любом случае я там не занимаюсь воспитанием детей.

Вздыхаю. Непробиваемый Тор. Ни капли юмора. Вот даже росинки не намечается.

Кофе пить расхотелось. Завтракать тоже. Хозяин занят, к моей большой радости. Подтягиваю обратно на плечо вечно сползающую лямку пижамы и собираюсь рвать когти в детскую. Радовать мою подопечную возвращением бога на Олимп.

- Стоять! Не так быстро, Вероника Андреевна.

Чёрт! Прячу руки за спину, чтобы некоторые не увидели моих нервно сжатых кулаков. С утра я плохо контролирую свои эмоции, а с этим бычарой вообще отвратительно и регулярно.