- Я сам кого хочешь укушу! – говорит и уверенно клацает зубами. – Не боИсь, трусишка, я с тобой. Я тебя защитЮ, или защищу? Как правильно?

Пока я придумываю развернутый ответ как настоящий будущий филолог Дюжев направляется к шкафу, в котором спряталось скребущее создание, и уже готовится его открыть, как я хватаю его за руку.

- Да что ж такое, Мария?

- А вдруг оно летает? Или прыгает? А тут дети!

- Да уймись ты, оно не летает и не прыгает, смотри!

Дверь открывается и вопреки прогнозам большого босса на меня именно что выпрыгивает нечто темное, сверкающее, скрежещущее, и мне не остается ничего другого как огласить спальню жутким, громким воплем.

- А-а-а! Ма-ма!

А в довершение всего этого лютого кринжа я бросаюсь на Дюжева, обнимаю его руками и ногами, продолжая визжать, не думая о том, что перебужу детей и весь дом вместе с ними.

- Мальвина, ты что, с ума сошла? – глаза Серкана так близко, темные-темные, как шлем Дарта Вейдера, но не страшные, и не злые. Добрые и красивые. И губы у него очень красивые. И почему-то очень хочется узнать, они мягкие или твердые? А как он целуется?

Кажется, я скоро об этом узнаю, потому что губы приближаются.

Ближе.

Еще ближе…

18. Глава 18

В обмороке. Я. Кажется. Или нет?

Божечки-кошечки, как говорят девочки в сериалах и книжечках.

Я на руках у шефа, который трясётся от смеха.

И который даже не думал меня целовать!

Увы…

Или, ой, нет, слава Богу! Этого мне еще не хватало!

А губы… он просто… просто шепнул мне на ушко:

- Что ж ты орёшь так громко, Марья-краса, детей перебудила.

Перебудила. Да.

Плохо соображаю, но вижу сверкающие глазёнки сидящего на моей кровати Данчика. И слышу тихие пока еще всхлипывания Пышки, которые вот-вот перерастут в вой – это к бабке-гадалке не ходи!

- Про…простите…Я… испугалась.

Да, дико испугалась! А вы бы не испугались? Когда оно сначала скребётся, а потом прыгает?

Когда это нечто выпрыгнуло из шкафа я думала у меня сердце выпрыгнет из груди! А Серкану Даниловичу хоть бы хны! И лишь бы посмеяться над бедной девушкой.

Обидно!

И детей теперь снова укладывать.

- Пустите меня.

- Что? – он удивленно смотрит, - это я должен пустить? Вообще-то это ты на меня прыгнула и вцепилась.

- Я прыгнула, потому что оно прыгнуло! А вы…

- А я тебя защитил. Спасибо сказать не хочешь?

Ухмыляется и смотрит в глаза. А я и так красная как рак и пыхчу как паровоз, пытаясь слезть с его рук.

- Па-ап! Папочка… - Даня подаёт голос и тут же вторит ему моя сирена, к которой я бросаюсь.

Беру Дашу на руки, у неё губки трясутся, на обиженных глазёнках слезки.

- Разбудили моё солнышко, мою девочку, нехорошие какие… Тише. Сладуля, моя милая, давай мамочка покачает.

Сажусь на край кровати, прижимая к себе невозможно милую Пышку, и замечаю, как на меня смотрит босс, который тоже взял на руки сына.

Мне неловко, стеснение накатывает. Дикая ситуация, конечно. Но сейчас моя задача уложить скорее дочь. Или… или я должна была броситься к своему подопечному?

Но Дане, кажется, не до меня. Он уже обнимает отца за шею и шепчет так громко, что слышно, кажется, на всех этажах особняка.

- Папочка, а ты зачем Мальвину обнимал?

Ну вот, приплыли! Интересно, что ответит папочка?

Пауза. Даже Пышка притихла и смотрит на Дюжева, засунув палец в рот. Я тоже на него смотрю. И Даня смотрит.

Стоп-кадр.

Иван Данилович обводит нас всех взглядом, усмехается, опуская голову.

- Я не обнимал, я защищал. Это другое. Она испугалась твоего робота-паука. Ты зачем его в шкаф засунул?

- Он хотел в Нарнию. – ого, ничего себе? Малыш уже про Нарнию в курсе? Просто вундеркинд! А я ему сказку про Алёнушку и братца Иванушку рассказывала, балда!