О беде Оли знал весь наш маленький городок, вот поэтому все они сегодня собрались здесь. Много знакомых и незнакомых лиц, взрослых и совсем маленьких, ее учеников. Все они сожалели о ее уходе. Все желали ей упокоения, а я… Видимо я единственная, кто держал на девушку обиду, единственная, кто так и не смог ее простить.

Мне немного совестно, где-то в глубине души предательский голосок говорит мне о том, что я слишком злая и злопамятная. Хотелось бы мне чтобы это было не так. Хотелось вздохнуть, отпустить все и освободиться самой от того груза, что несла на плечах долгие годы. Но не могу.

А Оля… Мне теперь придется жить с тем, что я никогда не смогу рассказать ей сколько горя мне принесла та наша с ней последняя встреча, ведь именно из-за нее моя дочь родилась мертвой. Из-за нее и… Игоря!

Такое простить нельзя!

- Садись!

В своих размышлениях я и не заметила как добрела до машины. Лазарев открыл мне пассажирскую дверь во внедорожнике и помог сесть и пристегнуться. Что руки, что ноги совсем закоченели и я с огромным удовольствием поднесла красные ладошки к печке откуда дул теплый воздух.

Игорь сел на водительское и через секунду тронулся с места. Ехали медленно, в плотном потоке машин, что выезжали по проселочной дороге никто никого не обгонял, поэтому до трассы, ведущей в поселок Лазарева выбирались минут двадцать. Было время поговорить, но что я, что Игорь хранили молчание.

Уже выехав на более скоростную дорогу Игорь прибавил скорость и включил радио, чтобы хоть как-то разбавить тишину.

У меня же был к нему вопрос, мучавший уже несколько дней к ряду, но я никак не решалась его задать. В который раз бросаю взгляд на его четко очерченный профиль, на сдвинутые к переносице брови, сжатые в тонкую линию губы и с грустью понимаю, что и сейчас не решусь. Игорь выглядит слишком отстраненным и напряженным, и от этого как-то не по себе.

Но на подъезде к поселку я все же не выдерживаю и произношу вслух:

- Оля мать Карины?

Лазарев ударил по тормозам так резко, что не будь я пристегнута точно впечаталась бы в панель или в лобовое стекло, а так все по-видимому обойдется здоровенным синяком от ремня безопасности.

- Че-е-его?! – рыкнул он, заглушив двигатель. – С чего ты это взяла?!

- Ни с чего… - запнулась я, видя, что Лазарев еле сдерживает ярость, еще чуть-чуть и его запросто прорвет, как плотину, воды которой сметут все на своем пути. Вот же! Почему не смолчала? – Просто подумала…

- Это… Не... Она… – он произнес эти слова так, словно медленно отбивал чечетку. Попросту чеканил.

- А кто тогда? – внутренне ругаю себя и свой длинный язык, но удержаться не могу.

- Тебе это знать не нужно! – он рыкнул так, что я невольно вжалась в кресло.

Говорить с ним и даже смотреть в его сторону совершенно не расхотелось, поэтому, когда Лазарев вновь завел двигатель, я благоразумно уставилась в окно и больше не нарушала покой его «царского величества». Однако вопрос остался без ответа: если не Оля мать Кариши, то кто?

Просто будь это Оля, я бы пусть и со скрипом, но поняла почему она не общалась с дочерью – болезнь и все что с ней связано… Хоть какое-то, но все же оправдание. А если не она, тогда я совсем не знаю что думать…

***

Оставшуюся часть дня я провела хлопотно: Игорь вызвал бригаду медперсонала, чтобы взять у отца необходимые анализы и проконсультироваться по поводу дальнейшей реабилитации, поэтому я естественно была рядом; потом Карина вернулась из школы и все мое внимание перетянула на себя. Мы сделали уроки и продуктивно позанимались в том спортзале, что Игорь организовал в своем подвале. Хотя подвалом это помещение было очень сложно назвать, даже кощунственно в какой-то мере.