Смотреть в пылающие ненавистью глаза, как и на поджатые, иссушенные губы не хотелось. А потому, резко обернувшись, я сконцентрировала взгляд на свисавшей с крючковатого носа бородавке.

Противно, но жить можно.

- Слушайте, давайте я вам сейчас денег дам и разойдемся полюбовно? – устало выдохнула я и чуть не отлетела к стене, когда меня огрели оглушительной пощечиной.

- Деньги мне пихаешь, дрянь такая? У нее свадьба через три дня, а она по рукам пошла!

Следующего ее замаха я благополучно избежала, когда поймала ее за запястье и со всей силы оттолкнула от себя. Мачеха, не удержавшись на ногах, упала на задницу и неверяще захлопала глазами.

- Никуда я не пошла, - выплюнула я, потирая ноющую щеку. – Это последний раз, когда вы поднимаете на меня руку. И вообще, сами выходите за своего сизоносого. Отличная из вас получится парочка. Ведьма Кузьминишна Капец. Фамилия как под вас писана!

- Ты… да ты… да я! – мачеха начала заикаться. Пыталась подобрать слова, но, видимо, мыслительный процесс, немного заклинило. Только и могла, что открывать и закрывать рот, словно выброшенная на берег рыба. Пока не додумалась набрать в легкие побольше воздуха. – Вон из моего дома! Чтобы духу твоего тут не было. Сейчас же!

- С радостью, только вещи свои заберу.

- Нет тут твоих пожитков! Все мое.

- Что, и трусы за мной донашивать будете? – невесело хмыкнула я. – Я сейчас пойду в «свою» комнату и соберу «свои» вещи. А попытаетесь мне помешать, я всех соседей на уши подниму. И полицию вызову, вместе с психиатрами. Посмотрим, как вы тогда запоете!

Угроза возымела действие.

За мной Анастасия Кузьминишна не пошла. Но рот не закрыла. Поэтому скидывала я в дорожную сумку купленные на днях новенькие платья и нижнее белье под ее истошные причитания и вопли. А чтобы хоть как-то их заглушить, напевала под нос одну из модных в двадцать первом веке мелодий.

- Так, эта сорочка дырявая и отправляется в мусорку. Чулки… чулки можно оставить… - закрыв сумку, я завернулась в новую шаль и бросилась к выходу, где стояли мои новенькие ботинки.

Обувалась под сверлящим взглядом мачехи, которая, не смолкая, описывала мне все ужасы ночного города. И в сугробе замерзну, и тать залетный не пожалеет. Да только не понимала эта женщина, что даже худшая доля, не страшнее ее обрыдшего общества.

На улице зажигали последние фонари.

Ветер становился сильнее. Экипажей все меньше. Люди разбредались по домам. А мальчишки-газетчики покидали свои насиженные места.

Обнимая себя руками, я переминалась с ноги на ногу и ждала, пока из-за угла не показалась знакомая фигура.

- Ты чего тут делаешь? – поправив съехавшую на лоб шапку, поинтересовался Лешка. – Чего не в доме?

- Пришлось уйти немного раньше, чем планировала. Так уж вышло, - пожала я плечами. – Не проводишь до бабки Глаши?

- Далече это, замерзнешь, - окинув меня быстрым взглядом, малец задумался. – Пошли, знаю я тут одно местечко. Приютят до завтра. Только ты это… волосы под шаль прибери, и лицо позлее сделай. Да, вот так…

9. Глава 8. Лиса и охотник

Никому не советую спать на набитом соломой мешке. Наутро не только спину ломит, но и общее самочувствие, словно тебя прожевали, выплюнули, проехали сверху, похоронили и воскресили.

Незабываемые ощущения.

Со стоном потянувшись, и поправив сползший с плеча рукав платья, я огляделась. Лешки рядом не было. Но я точно знала, что засыпал он на такой же лежанке, в метре от меня.

Черт!

Вчера, когда он привел меня в этот гадюшник, другого слова тут не подобрать, я испугалась. Воняющая немытыми телами и луком двухкомнатная коморка, а тем более ее обитатели - посеревший, морщинистый мужчина, такая же измученная женщина и их сын, ровесник Лешки, долговязый блондин по имени Алексашка - совсем не внушали доверия.