— Ты совсем сума сошла? Или с мотоцикла своего упала? — вздохнула я.

— Я думала, это внуки твои, — хмыкнула бабуля. — Выглядишь — краше в гроб кладут. Звала чего? Некогда мне лясы точить с вами. Меня Змей ждет. У нас мотопробег, между прочим.

— А меня с собой возьмете? — отмерла от созерцания бабулиной красоты Надя.

— И меня! — взвыла Козюлька и ломанулась к странной старушке, споткнувшись о сломанную ногу валяющейся на полу Елкиной. Валька взвыла, ее уродская кошка заорала дурниной и взвилась по занавеске до самого потолка, оросив нас ароматной мочой.

— Лехко, — согласилась бабуля и показала такой жест, что даже я покраснела.

— Ша! — заорала я, чувствуя, что теряю главенствующую роль в разговоре вместе с остатками терпения.

Рядом тоненько подвывала Елкина:

— У меня, наверное, открытый перелом, — скулила она, — ты видела, как я руками кость на место поставила?! Теперь начнется сепсис, гангрена, мне отрежут ногу, и я пойду на паперть протягивать заскорузлую ручонку в поисках пропитания. А все потому, что кому-то начхать на подругу, и кто-то решил сбазлать меня на неадекватную старушку-байкера.

— Ладно, возьму, но тольк уродку, — блеснула глазами бабуся, глядя на Валюшку и жмущуюся к ее больной ноге Клеопатру.

— С ума сошла? У тебя же аллергия, — выдохнула я.

А кстати, чего это она сейчас не синеет и не задыхается при виде лысого убожища? Блин, ну конечно, она мне врала, просто не желала, чтобы я просила домашнего любимца в детстве.

— Хрен тебе, внуча, — словно прочтя мои мысли, ухмыльнулась бабуся, показав миру белоснежные, все до единого свои, зубы, — я кларитину нажралась, прежде чем к вам ехать. Знаю, что у вас тут вечный треш. И кто сказал, что я кошака брать решила? Сказала же — уродку, а это слово женского рода.

— Так и Клеопатра девочка, — ехидно ослабилась Елкина, забыв о боли и своем ницщебродском будущем, радуясь, что может уесть мою бабушку.

Ее, кстати, не Хихикающая старушка по-настоящему зовут, а Евдокия Павловна. Но она предпочитает имя Каракула, что, кстати, неплохо отражает ее суть.

— Ага, то-то у нее мандаринки из-под хвоста до самого пола болтаются! — радостно заржала Каракула. — Тебе бы, девочка, мужика завести хоть какого завалящего, ну чтобы ты хоть на нем мужскую анатомию изучила. А то дожили с внучей моей до седых мудей, а дяденьку голого, поди, только во сне видали. Спиногрызки-то вон, поди, и то знают, — показала она взглядом на сидящих на диване странно притихших девочек, сраженных наповал мощью моей родственницы, — что если у животного присутствуют шарандулы, значит, это он. Как, говоришь, зовут зверюгу?

— Клеопатра, — вякнула Валька, озадаченно заглядывающая под хвост вырывающейся котейки.

— Клеопетр, значит, — в голос засмеялась бабушка, — ладно, сейчас отвезу в больницу калеку, хотя черт ее знает, как я размещу ее на байке. Привязать, может, чтоб не потерялась?.. — задумчиво пожевала она губами, не обращая внимания на побледневшую Валюху. — Кошак… думаю, твои внучки будут в восторге. Ты ж у меня всю жизнь гада какого-нибудь клянчила, так что карт-бланш тебе.

— Но я не могу. Мне надо шефа забрать из больницы. — заблеяла я, пропустив мимо ушей месседж про внучек. Мне двадцать пять, между прочим, а Каракуле в этом году семдесят пять исполняется. А если девчонки мне внучки, это значит. . .

— Замерла чего? — голос бабушки вывел меня из ненужных размышлизмов. — Езжай, говорю, за начальником, непуть. Я метнусь до больницы и приеду за девочками. Не благодари. Мешок с блохами, так уж и быть, подержу у себя. С тебя коробка кларитина.