Они вышли из леса и, с трудом примостившись вдвоём на крошечном валуне, сплошь покрытом бурым мхом, стали смотреть вдаль, на исчезавшую за горизонтом пустыню.

– Ты отдал бы жизнь за то, чтобы узнать, что там? – вдруг спросила Ушу.

– Я отдал бы жизнь Гада! – попытался пошутить Аяк.

– А я свою, – неожиданно ответила она.

И они снова замолчали, думая каждый о своём. Пробежав от края до края, голубое солнце клонилось к закату. Скоро оно исчезнет, а с ним исчезнет и красный туман из испарений листьев тавои, оставив лишь лёгкую дымку да влагу на мху и ветках. И тогда появится красное солнце. Оно пройдёт тусклым кровавым диском по небосводу и уйдёт туда, куда нельзя. Всем нельзя, но ему можно.

Неожиданно по лесу пронёсся тонкий прерывистый свист, постепенно переходящий в низкий непрекращающийся гул. Таким этот сигнал был для того, чтобы его слышали все хранители – те, кто лучше слышат в диапазоне высоких частот, и те, кому ближе густой болезненный инфразвук.

– Инкубатор! – вскочила Ушу.

От проникающего всюду гула она вмиг преобразилась. От меланхоличной задумчивости не осталось и следа. Теперь её лицо светилось радостью. Ушу толкнула всё ещё глядящего вдаль Аяка и побежала вглубь леса.

– Родилась новая особь! Догоняй, это всегда так интересно!

Остроконечный рог, с уже высохшей и превратившейся в чёрную из фиолетовой кровь у среза, перешёл под столом из рук Жимми к Джилу. Тот оценил его вес, провёл пальцем вдоль острого гребня и уважительно кивнул. Затем подумал и всё же не удержался от снисходительного движения плечами – мол, видели мы нунинов и пострашнее. Хотя Жимми был уверен, что тот ему завидует и кроме рассыпавшегося учебного нунина других в своей жизни ни разу не видел. Дальше Джил передал рог Рому. Ром никогда не напускал на себя несносную важность, как это делал Джил, и искренне обрадовался, жадно протянув руки. Схватив рог, он восхищённо поднёс его к глазам, так, что тот неосторожно показался из-под стола. Жимми показал кулак, попытался сделать злое лицо, но не удержался от улыбки. На Рома он никогда не обижался. С ним он чувствовал себя свободно. Ром всегда и во всём соглашался с Жимми, верил каждому его слову и поддерживал в любых, даже весьма опасных авантюрах. Он ходил за ним по пятам и не отказался спуститься в репозитарий, хотя очень боялся, потому как попадись они тогда, и всё могло закончиться для обоих поглотителем. За это Жимми был ему очень благодарен.

Увидев кулак, Ром спохватился и спрятал рог под стол, но было поздно. В модуле для проповеди, кроме наставника Даби, было ещё с десяток таких же подростков, как Джил, Ром и Жимми. И если не видевшего дальше собственного носа наставника можно было не опасаться, то остальные тут же заметили трофей Жимми, и к Рому со всех сторон потянулись руки.

– Голос разума весьма тих, но он звучит до тех пор, пока не будет услышан, – наставник Даби монотонно пробубнил под нос фразу, с которой каждый раз начинал проповедь.

Но с таким же успехом он мог бы разговаривать с выгнутыми блестящими стенами модуля или высохшим чучелом нунина – его никто не слушал.

– Это оттуда? Покажи, – требовательно шепнул через весь зал Холл.

Ром взглянул на Жимми, и Жимми великодушно позволил. Увесистый рог пошёл по рукам, вызывая шумное восхищение. На их счастье, наставник, кроме того, что был слаб зрением, обладал никудышным слухом и никого кроме себя не слышал. Каждый раз, когда он кого-то спрашивал, то, чтобы услышать ответ, приставлял к уху ладонь.

– Повторяем за мной: «Все мои силы, мысли, здоровье – общине!» – произнёс он, опустив голову, и бездумно уставился на собственные ноги, ожидая услышать многоголосый хор голосов на каждодневный и неизменный призыв к началу проповеди.