– «В медвежьем шлеме с песьей мордою», – негромко повторила она. – Да, это хорошо. Вы, наверно, прибыли с фронта?

Самое время сказаться героем, хвост распушить, но честность все-таки пересилила.

– Нет, не с фронта. Вы абсолютно правы, я – никакой не вояка. Попал… Приехал сюда совсем по иным делам, но любопытство одолело… Родион Гравицкий к вашим услугам!

Она кивнула, протянула руку.

– Люсик. Не удивляйтесь, это имя такое. Люсик Лисинова, если совсем точно, то Лисинян. Вежливость мы соблюли, а теперь мне надо спешить, там, во дворе, могут быть раненые. А вы, Родион, как очухаетесь, идите обратно, через маленький двор, и сдавайтесь в плен. Только не забудьте руки поднять, а то наши товарищи с утра очень злые.

Все стало на свои места. Я расстегнул кобуру, положил ладонь на холодную рукоять револьвера.

– Вы – Лисинова, секретарь Военно-Революционного комитета Замоскворечья. В большевистской партии с 1916 года. А еще – связная Центрального штаба Красной гвардии Москвы.

Ее губы дрогнули, но я поднял руку.

– Погодите! Сегодня 1 ноября 1917 года по Юлианскому календарю. Там, где стреляют, Остоженка. Номер дома, насколько я помню, 12. Правильно?

– Правильно! – резко бросила она. – А вы, Родион, видать, из бывших жандармов? Странно, по виду больше на гимназиста-недоучку похожи.

Да, внешность бывает обманчивой, как и возраст. Я для нее – противный юнец с револьвером на поясе. Она – горстка старого праха у Кремлевской стены и несколько строчек в Большой Советской энциклопедии. Река Времен, ударив о невидимую преграду, замедлила вечное течение свое. Эта неприятная девушка в стальных очках уже должна была погибнуть – именно там, в большом грязном дворе на Остоженке, 12. Но преграда преодолима. Стоит мне отпустить связную Центрального штаба, все случится именно так, разве что с опозданием в несколько минут. Время обладает необыкновенной упругостью, оно упрямо и почти всегда возвращается в свое извечное русло. Предки, не изучавшие квантовую физику, говорили просто и точно: «От судьбы не уйдешь».

– От судьбы не уйдешь, – повторил я вслух, доставая «наган». – Люсик, я не стану в вас целиться, но, пожалуйста, стойте на месте.

Увидев оружие, девушка отступила на шаг, к самой кирпичной стене. Близорукие глаза словно потускнели, еле заметно шевельнулись губы:

– Убьете?

– Никого не хочу убивать! – озлился я. – Никого, даже распоследнюю сволочь! Я еще ни разу в жизни по человеку не стрелял. Вы что, не поняли? Вас сейчас убьют другие – там, во дворе. Причем не по классовой злобе, а просто за компанию. Когда бой идет уже несколько часов, никто не смотрит, есть у человека сумка с красным крестом или нет.

– Не хотите убивать? – внезапно улыбнулась она. – Тогда… «И доктор пьян! И нету морфия… «Тогда я пойду.

– Едва ли, – я поднял револьвер. – Нехорошо угрожать девушке, которой только что читал стихи, но вы не оставили мне выбора.

Я был не первый, кто пытался не пустить товарища Лисинову под пули. Насколько я помню, ее чуть ли не под локти удерживали. Но секретарь Замоскворецкого ВРК была упряма, словно само Время.

Сзади, со стороны маленького двора, куда мне предлагали идти сдаваться, послышались громкие голоса. Следовало торопиться, «товарищи» могли нагрянуть в любую секунду. Пока мне везло. Отсюда они уже атаковали, но, получив отпор, попытались обойти дом на Остоженке со стороны улицы. Поэтому в подворотне пока что тихо. Но идти все равно некуда, впереди – «дружеский огонь», позади – плен. Можно сорвать погоны и выбросить оружие, но вид у меня не слишком пролетарский. Стенок здесь много, и все – кирпичные.